Борис Дубин - Интеллигенция. Заметки о литературно-политических иллюзиях

Следует при этом учесть особенности нашего статистического учета, позволяющего всеми правдами и неправдами держать лидерство: из указанных 84 тысяч названий ежегодного книговыпуска только 45,2 тысячи идет собственно в продажу (прочее – ведомственно-инструктивная книжная продукция и тому подобное). Книготорговая же статистика других стран учитывает только коммерческий выпуск, то есть сюда не включаются, например, в США публикации правительств штатов, церковных организаций, университетов, школьные учебники, рекламные проспекты, отчеты фирм и лабораторий и тому подобное. Соответственно 76 тысяч названий книгопродукции США, занимающей второе место в мире, должны соотноситься с 45,2 тысячи у нас.

В расчете на 1 миллион населения число названий издаваемых в СССР книг составляет 300, что вдвое меньше, чем в США и Японии, втрое меньше, чем в ФРГ, Великобритании, Испании, Нидерландах, в четыре и более раза скромнее, чем в скандинавских странах. Уточним степень предлагаемого читателям разнообразия применительно к художественной литературе: доля ее в книгоиздании (по названиям) составляет для нашей страны 8 процентов, что в полтора раза ниже, чем в США, в 3–4 раза – чем во Франции, Бельгии, Швеции, Японии, в 5 раз – чем в Южной Корее. Доля же детской литературы (также по названиям) у нас 4–5 процентов, что – за разные годы – в 2–3 раза ниже, чем в КНР, в 4–5 раз – чем во Франции, и уступает практически всем крупным книгоиздательским странам. Приведем наконец ежегодное примерное количество всех названий книг, фигурирующих на рынках некоторых стран: ФРГ – 450 тысяч, Англия и Япония – по 300 тысяч, США – свыше 400 (а в иные годы и свыше 500) тысяч. Ежегодное производство новых книг в этих странах сопоставимо с нашим, но за счет постоянной допечатки тиражей, открытости рынков этих стран друг для друга суммарное количество представленных читателям книг существенно выше.

Не следует полагать, что дефицитной у нас является только художественная литература (да и она далеко не вся целиком). Остро не хватает детской литературы, научно-технической, энциклопедической, справочной, научно-популярной. Впервые стала дефицитной и значительная часть научных книг.

В целом мера разнообразия издательской продукции – количество названий выходящих книг на 1 миллион населения – фактически осталась сейчас на уровне 1913 года (тогда было 240), в расчете же на библиотечных читателей снизилась почти в 10 раз – 5357 тогдашних названий на 1 миллион записанных в библиотеки при 549 нынешних. Так складывается основная направленность работы системы – минимизация разнообразия при массификации тиражей (тираж всех изданий вырос за эти годы в 18 раз). По модели, это схема, характерная для издания учебной литературы.

Книга как таковая перестала (или перестает) быть статусно-дифференцированным продуктом: при повышении уровня образования, изменении ценностей книжной культуры она оказалась в зоне достижения групп, которые раньше в ней не нуждались. Два-три десятилетия назад потребление книг было с достаточной четкостью разделено: с одной стороны, существовало известное тематическое многообразие сложной литературы для научной и культурной элиты, не имевшей конкурентов в потреблении «своей» книги, а с другой – рационированная, почти карточная система подписки на общеизвестные и массовые формы издания. Затем сформировался (или был создан) дефицит. На книги распространялось то же явление, что и на практически любые области потребления.

Дело не просто в нехватке товаров, а в том, что, как показал А. Г. Левинсон в работе о «макулатурной серии» [3] Статья имела продолжение, см.: Дружба народов. 1988. № 10. , стал складываться способ чисто социальным образом – посредством обладания дефицитной вещью – указать на высокий ценностный ранг ее владельца и потребителя. Система распределения товаров (неважно, получают ли их по списку, по подписке, за макулатуру или еще как-нибудь) работает как чисто социальный механизм группообразования, формирования, взаимного сравнивания и передвижения групп и слоев. Теперь и книга выполняет роль опознавательного знака для отнесения себя к той или иной группе, отождествления с другими такими же субъектами.

В ситуации ставшего хроническим книжного дефицита издателю или редактору нет нужды гоняться за авторами, выбирая лучшего – того, кто, передав издательству свой авторитет, сможет обеспечить успех издания у публики и, соответственно, позволит издательству рассчитывать на признание не у какой-то одной ее категории, а на поддержку со стороны многих групп. Между тем если бы исключительно по успеху книги у публики судили о высокой социальной значимости текста, его ценности и важности, то многие вопросы – как определить точный читательский адрес книги, расширить ее аудиторию с помощью той или иной формы подачи и так далее – стали бы чисто техническими, проблемой квалификации издателя. Успех – четкий и ясный критерий, но нынешние издатели и редакторы, сортируя кандидатов в авторы у узких врат современных издательств, руководствуются отнюдь не им. Они во многом исходят из того, что им самим представляется в литературном, научном и прочих отношениях наилучшим, удобным, доступным, «нужным» и «интересным». И автор становится не предельно напряженной точкой фокусированной работы мысли, культурного синтеза и выработки новых идей, чувств, оценок, а лишь материалом для тиражирования вкусов редактора, норм его понимания литературности, научности, представлений о том, что «сейчас нужно».