Анатолий Демин - Эпизоды народной жизни начала XX века

Нынче, изрядно потрудившись на сенокосе и повечерив, семейство Боровковых чаёвничало. На столе стоял самовар на медном подносе, стаканы с чайными ложками, блюдца, большой красный в крупную белую горошину заварной чайник на самоваре, сухари в соломенной хлебнице и кусковой сахар в стеклянной сахарнице. Дочери чаёвничали так: обмакивали в стакане сладкого чая сухарь, откусывали размягчённый кусочек, запивая глотком напитка. Пётр Сергеевич же с остальными домочадцами предпочитали пить чай вприкуску, что являло собой не что иное, как непризнанную в качестве национального культурного явления церемонию чаепития по-русски. Посему будет уместным описать её здесь во всех подробностях.

Глава семейства достал из выдвижного ящичка увесистый нож, положил себе на левую ладонь один из крупных кусков сахара и расколол его, ловко и метко ударив по нему длинным лезвием так, что кусок распался на удерживаемые ладонью почти равные половинки, каждую из которых тут же постигла та же участь – быть в свою очередь безжалостно раздвоенной. На этом экзекуция над белой сладостью не закончилась. Теперь в дело вступили явившиеся в руках Петра Сергеевича маленькие кусачки, коими он теперь стал отщипывать от уже наколотых кусков совсем уж крохотные, не многим больше подсолнечного семечка, кусочки. После того как сахарные семечки, будучи нащипанными в достаточном количестве, оказались в сахарнице, можно было приступать собственно к чаепитию вприкуску. Тут горячий чай из стакана положено было налить в блюдце и, поддерживая его всеми пятью пальцами снизу, поднести ко рту. Другой же рукой, взяв из сахарницы сладкую семечку, положить её на язык, и потом уж напиток понемногу схлёбывался через блюдечный край и, прежде чем делался очередной глоток, как бы процеживался чрез лежащий во рту кусочек сахара. Чай при этом лишь чуть-чуть подслащивался, сохраняя во вкусовом букете собственные нотки. При таком чаепитии по-русски, обычно ещё и под неторопливые застольные разговоры, выпивалось не по одному, а по три-четыре стакана напитка.

– Да… Раньше-то, при дедах ваших, когда у общины свой лес был, горя с дровами вовсе не знали, – делился за чаем своими мыслями с сыновьями Боровков старший, – платить-то нужды не было. Бывало, придёт мужик к деревенскому старосте, так и так, скажет, спалил, мол, весь дровяной припас, давай определяй делянку на столько-то возов леса. Ну, знамо дело, поставит ему магарыч. Вот и всех хлопот! А дальше не жалей, мужик, рук и лошадей: вали, руби, грузи да вози. Ну и повырубили обчественный лес-то. Да…

– А что ж так-то – недальновидно? – спросил задумавшегося отца Никита.

– Да дурнями были. Надо ж было новый лес на вырубках садить, да не нашлось, должно быть, вовремя умного-то человека, чтоб вразумил народ. Теперича вот приходится платить за казённый лес, да лесничего чем ничем ублажать, чтоб не медлил с приказом лесникам делянку определить и деревья пометить. Так что завтрева, как рассветёт, запрягай кобылу в дрожки, Егор, поедем с тобой в лесничество. А тебе, Никита, со своей бабой и невесткой, наказ будет сеном, что за болотом-то накосили, заняться – собрать и в стожки сметать. Илюшка с сёстрами остаются дома матери помогать по хозяйству. Ладно, пора уж и почивать. Утром всех до свету разбужу.

Поутру, чуть только забрезжил рассвет, Егор запряг в дрожки молодую кобылу, по вороной её масти названную Вороной, кликнул отца и, как только тот уселся на сиденье, щёлкнул вожжой по лошадиному боку, зычно, врастяжку, прикрикнув на лошадь: «Но-о-о, милая!». Ворона тут же прянула и пошла резвой размашистой рысью. Езды до лесничества было никак не меньше полутора часов.

«Ну вот! Почитай, уж приехали», – сказал долго молчавший в дороге Боровков старший, увидев за речной излучиной высокий заросший липами бугор, на котором располагалось лесничество. Оставалось только подняться по крутому мощённому известковым камнем въезду, ведущему на самый верх холма. Изрядно подуставшая Ворона тяжёлым шагом, отмахивая головой, втащила дрожки на поляну, окружённую казёнными строениями лесничества – домами с квартирами лесничего и лесников, конюшней для казённых лошадей, постройками для всякой домашней скотины и всего прочего. На одном из домов с крытым крыльцом в три ступени бросалась в глаза вывеска: «ЛЕСНИЧЕСТВО ПЛАВСКОГО УЕЗДА». На ступенях крылечка стоял, опершись задним местом на балясник, в форменной одежде незнакомый Петру Сергеевичу человек и курил городскую папиросу. Сойдя с дрожек, проситель Боровков прихватил рогожный мешочек с тремя завёрнутыми в чистую тряпицу запечёнными курами и направился к крылечку.