Анатолий Демин - Эпизоды народной жизни начала XX века

Сидит взгрустнувшая Дуня за уставленным яствами столом, но не ест, не пьёт – наливку вишнёвую лишь пригубила и больше уж гранёного стаканчика не касается. На рябого жениха своего нет-нет да бросит недолгий, но цепкий взгляд и разглядела: Василий-то статью Прохору не уступит – высок, плечист, под синей косовороткой широкая сильная грудь проступает. Чертами лица-то, кабы не оспины, и вовсе красив. Когда же взглядами встречались, примечала – смотрит кареглазый Василий внимательно и ласково. Не ошиблась Дуняша – и вправду легла она на сердце рябого Васи уже с первого взгляда, как вышла она на смотрины в праздничном наряде, будто царевна-лебедь из сказки. Хороша была его невеста: милолица, росту скорее малого – чуть ниже женихова плеча даже, но станом дивно ладна, светло-русые волосы толстой косой на зрелой, манкой девичьей груди, выпукло проступавшей из-под вышитой рубашки, глаза радовали.

Так, глядючи друг на друга, да за думками своими потаёнными и не заметили жених с невестой, как застолье к концу приспело. Кузьма Никитич с Игнатом Ильичом уже и о свадебке условились – на Покров сыграть. Все по русскому обычаю выпили ни много ни мало, а как душа просит, песен попели – про «златые горы и реки, полные вина», которые не жалко отдать за ласковые взоры; про удалого, но бедного и старого Хасбулата и молодую его жену с влюблённым в неё молодым богатым князем, – наелись досыта, пора и честь знать. Поблагодарив за хлебосольство, засобирались гости в обратную дорогу, засуетились и хозяева.

Встали и вышли из-за стола и Василий с Евдокией. Взял он ладошку невесты, впервые коснувшись будущей своей жены, притянул её к своей груди и негромко, так, чтобы слышала его только она, сказал:

– Ты, Дуняша, не грусти, не печалься. Всё у нас с тобой, милая, будет хорошо, всё сладится.

Не знал рябой Вася, что не было уже в душе Евдокии никакой тоски-кручины от предстоящей жизни с постылым мужем, а грезились ей, напротив, любовь и счастливое многодетное будущее с суженым – рябым Василием Игнатьевичем Мироновым.

Хороша страна Россия! Другой такой по всей Земле не сыскать. Где ещё найдётся такая, чтобы вёсна были соловьиными, лета – красными, осени – золотыми, а зимы – долгими, а ещё снежными и морозными. И много чего ещё приносит со своим приходом зима, за что любит её русский человек и ласково называет зимушкой: это и гладкие дороги, когда быстро и легко катят лошадки сани на деревянных полозьях, подбитых железной полосой; и радость ребятишек во многих играх-забавах; это и обильные застолья с мясными кушаньями, разносолами, блинами, сладким чаем с пирогами да пышками. Зимушка – это и короткие дни с длинными вечерами под родным кровом, полные полезными занятьями, кои вовсе не в тягость домочадцам, а напротив – в удовольствие: сядут ли хозяйка с дочерями прясть-ткать, а то шить-вышивать; возьмётся ли хозяин с сыновьями конскую сбрую или сапоги-валенки починять, а то ложки с плошками из клёна резать или корзины да лукошки плести – всё будет делаться неспешно, с чувством, с толком, с расстановкой, а нередко и с протяжной песней о доле нелёгкой, о девичьих печалях, о зорях ясных в отчем крае да о постылой чужбине – одним словом, с душой.

Славно зимовать, коли всё в крестьянском хозяйстве как надобно к морозам сладилось: урожай добрый выращен, собран, по амбарам, погребам схоронен, сено для скотины накошено сколь надобно, но, самое главное, – в полном достатке наготовлено топлива для печей, коего потребно ох как много! Оттого среди многих трудов и забот думка о том, чем отопиться грядущей зимой, не покидает заботливого мужика. Много чего идёт в топки прожорливых печей. В русской печке еда готовится на подовом жару, потому для неё годятся и хворост, и сухая сосновая хвоя, которые горят быстро, и жару от них достаточно, но вот для обогрева жилища хворост и хвоя никак не подходят. Тут уж не обойтись без настоящих дров – еловых, сосновых, берёзовых. У берёзовых древесина плотнее, потому горят дольше и тепла от них куда больше.

Семья у Боровковых большая. Пётр Сергеевич, глава семейства, с женою Александрой Кузьминичной, четыре сына – Андрей, Егор, Никита, Илья и две дочери – Нюра и Параша. Старший Андрей, правда, уехал в Тулу и пустил там собственные корни, поступив на службу на казённый оружейный завод и женившись на городской. Егор же с Никитой привели своих жён, как спокон веков водится, под отчий кров. Илье, по малолетству, о женитьбе думать было ещё рано, и дочери, пока не выданные замуж, тоже жили с отцом-матерью. По семье и немалому достатку владели Боровковы и просторным домом с тремя печами – русской и двумя голландками, а на усадьбе – баня, наполовину крытый скотный двор, овин, три амбара, сенной и дровяной сараи, два погреба.