Олег Фейгин - Феномен Мессинга. Как получать информацию из будущего?

– Пошли его сюда!

– Честь имею донести Вашему Императорскому Величеству, – отрапортовал вошедший офицер, – что на посту произошел необыкновеннейший казус с часовым!..

– Какой казус, сударь?

– Часовой, вероятно, в припадке горячки доложил мне о каком-то бывшем ему видении. Какой-то старец, в монашеской рясе, в самый момент разрешения от бремени Ея Императорского Величества, подойдя к часовому, сказал: «Напомните Государю, чтобы новорожденный назван был Михаилом, а вновь строящийся дворец Михайловским».

– Прислать сюда часового! – крикнул Государь.

Дрожа от страха, часовой слово в слово повторил то, что дежурный офицер передал императору. К удивлению солдата и офицера, Государь произнес:

– Знаю, знаю… это уже исполнено!

Часовому Государь приказал выдать щедрую награду, а офицер пожалован был орденом святой Анны. На другой день император потребовал к себе архитектора Бренно, ответственного за постройку нового здания дворца.

– На главном фронтоне, обращенном к Итальянской улице, – приказал Государь, – сделайте надпись эту самую, – и он подал Бренно лоскут бумаги, на котором Его Величества рукой было начертано: «Дому твоему подобаеть святыня господня въ долготу дней».

Историк, сообщивший об этом событии, отмечает, что число букв надписи – 47 – равно числу лет, прожитому императором Павлом (1754–1801).

Итак, исходя из мистических страхов императора, в беседах Павла с Авелем, поначалу неторопливых и благожелательных, император увидел какие-то ужасные знамения (наподобие того же призрака Петра), уготованные ему судьбой. Внимание, уделявшееся Павлом пророчествам Авеля, несомненно, усугублялось, стимулировалось теми неясными слухами о его предсказаниях, которые не смогла развеять даже следственная комиссия. Об этом можно найти и в записках генерала Ермолова:

«Простившись с жителями Костромы, он объявил о своем намерении поговорить с Государем. Но был по приказанию Его Величества посажен в крепость, из которой, однако, вскоре выпущен. Возвратившись в Кострому, Авель предсказал день и час кончины и императора Павла. Добросовестный и благородный исправник, подполковник Устин Семенович Ярликов, бывший адъютантом у генерала Воина Васильевича Нащокина, поспешил известить о том. Все предсказанное Авелем буквально сбылось…».

Трудно было бы понять странную логику событий в записях генерала, если бы не учитывать сложный узел дворцовых интриг, возникших после убийства Павла. Вот тут и было весьма к месту упоминание о «преступном недеянии» высших воинских чинов при получении информации о грядущей насильственной смерти императора.

На время слухи вокруг прорицателя затихли, и лишь весной 1800 года Петербургский митрополит Амвросий сообщает генерал-прокурору Обольянинову о некоем крестьянине Васильеве, постриженном в декабре 1796 года в Александро-Невском монастыре в монахи с наречением ему имени Авеля и сосланном в 1798 году в Валаамский монастырь. Там он, по донесению настоятеля Валаамского монастыря Назария, обвинялся в краже у одного из иеромонахов монастыря серебряных ложек, турецких денег и другого имущества. В то время когда в монастыре пытались найти пропавшее, Авель, как утверждает Назарий, придя к последнему тайно, принес те вещи, заявив, что они-де подкинуты ему и он знает похитителя, но не хочет его назвать. Авель якобы заявил, что истину он установил «через сонное видение». По приходе же настоятеля с одним иеромонахом в келью Авеля как бы для освидетельствования, действительно ли последний болен, как сказался, обнаружили у него странную книгу на непонятном языке, а в ней лист бумаги с русскими литерами. В ответ на вопрос настоятеля: «Что-де за книга?» – Авель сказал, что ему дали ее почитать, и бросился на настоятеля с криком, чтобы тот ее не брал, угрожая ему физической расправой. Но книгу эту у Авеля все же отобрали, обнаружив при этом, что «она писана языком неизвестным». Оную книгу и Авеля настоятель во избежание возможных осложнений препроводил к Обольянинову и просил исходатайствовать высочайшее повеление о ссылке Авеля в Соловецкий монастырь.

Так уже отец Авель снова оказался в тюремном каземате, и генерал Макаров доносит Обольянинову:

«Авель привезен исправно и посажен в каземат в равелине. Он, кажется, только колобродит, и враки его ничего более не значат; а между тем думает мнимыми пророчествами и сновидениями, выманить что-нибудь; нрава неспокойного».