Екатерина Суровцева - И. Г. Эренбург и его эпистолярное общение с властями

Автор только что процитированного исследования говорит о письме Эренбурга Щербакову от 26 января 1936 г. [45, с. 232–233] (в этот же день и на ту же самую тему Илья Григорьевич кратко написал Кольцову, но письмо Щербакову – «подробнее и с жалобами» [45, с. 232]). Писатель сообщает, что Мальро едет в Москву через 2–3 дня – Эренбург до сих пор не отвечал Щербакову потому, что ждал окончательного решения французского писателя. Адресат знает «его характер и норов» – и поэтому сможет «смягчить те трения, которые всегда могут возникнуть между ним и кем-нибудь третьим» (вероятно, это намёк на Кольцова). Мальро только что вернулся из Гренобля, где делал доклад о СССР; Жид в Сенегале, собирается в Москву в конце марта. На 10 марта назначен диспут о соцреализме – Эренбург просит адресата проследить, чтобы Мальро ничего не задержало, так как его отсутствие на диспуте будет истолковано так, что он противник соцреализма, недоброжелатели же данного литературного направления «весьма коварны». Далее – жалобы на отсутствие денег в Ассоциации. На выручку с вечера в честь Роллана, который прошёл очень хорошо, удалось расплатиться с частью долгов. Затем – жалобы на передёргивание его, Эренбурга, слов. Когда Эренбург был в Москве, он беседовал с Ангаровым о своих очерках о парижском конгрессе, и на столе Ангарова лежала выписка из одной из эренбурговских телеграмм, где речь шла о Пастернаке. Ангаров сообщил, что проверял, насколько верно утверждение, приписываемое Эренбургу, будто «совесть поэта есть только у Пастернака». Причиной этого разговора послужила заметка под названием «Откровенный разговор (о творчестве Б. Пастернака)», опубликованная в «Комсомольской правде» (1936, 23 февраля). В заметке говорилось, что «Илья Эренбург в Париже приветствовал Пастернака как поэта, который доказал, что высокое мастерство и высокая честь отнюдь не враги» и что этот «комплимент» сомнителен. Эренбург заявляет, что «Это либо злостное искажение, либо недоразумение», сам Щербаков – свидетель тому, что на Конгрессе Эренбург вообще никого не «приветствовал». Статья в «Комсомолке», данная как редакционная, заставляет Эренбурга задуматься и над разговором с Ангаровым, и над отношением к нему «руководящих литературной политикой товарищей». Если это отношение совпадает с мнением, высказанным в газете, то ему лучше вообще воздерживаться от каких-либо литературно-общественных выступлений и у себя в стране, и на Западе. Заключительная фраза письма содержит просьбу об ответе на этот вопрос.

«Упоминающийся в этом письме А. И. Ангаров был в то время заместителем заведующего отделом культурно-просветительной работы ЦК ВКП(б). Возникший у него внезапный интерес к реплике Эренбурга о Пастернаке был продиктован отнюдь не личным любопытством. Это была реакция на донос кого-то из тех коллег Ильи Григорьевича, кто почувствовал себя лично задетым этим его злополучным высказыванием.

На самом деле Эренбург о том, что из всех советских поэтов совесть есть только у Пастернака, разумеется, не говорил, и такое грубое искажение смысла его реплики глубоко его возмутило. Но основания для обид были. Овацию-то устроили только одному Пастернаку. И устроили, как объяснил это Эренбург, именно потому, что только с ним, с его обликом – и даже с только что произнесенной им речью – сопрягалось это сакраментальное слово “совесть”» [36].

Щербаков отправляет Эренбургу ответ 23 марта 1936 г. [45, с. 233–234], в начале которого они извинился за задержку с откликом, связанную с болезнью. Далее Щербаков сообщает, что первый вопрос, заданный ему приехавшим в Москву Мальро, касался Эренбурга – какие крупные разногласия разделяют советских писателей и Илью Григорьевича. На это Щербаков ответил, что Эренбург – тоже советский писатель, поэтому крупных разделяющих разногласий с другими советскими писателями у него нет, речь может идти лишь о разногласиях творческих, которые существуют в советской литературе. Сначала Щербаков не понял смысла вопроса Мальро и осознал его только после получения письма Эренбурга. Щербаков не одобряет намерения Эренбурга воздерживаться от выступлений – всем известно, что эти выступления вызваны внутренней потребностью писателя и не навязаны извне, поэтому не имеет смысла от них отказываться; кроме того, «метод “отставки” … сочувствия обычно не встречает». Что касается отношения к Эренбургу, то Щербаков может лишь повторить то, что уже неоднократно говорил. Эренбург имеет свой взгляд на творчество Пастернака, с которым могут не соглашаться, пусть несогласные свободно выражают своё мнение, делать же на основании чьих-либо возражений выводы об отношении товарищей к Эренбургу абсолютно неосновательно. В конце письма Щербаков переходит к другим вопросам и сообщает, что в Москве писатели начали обсуждение статей «Правды» (имеется в виду серия статей о формализме в советском искусстве января – февраля 1936 г.), но первые собрания прошли плохо; что Мальро, вероятно, расскажет Эренбургу о своём посещении СССР. Современный исследователь так комментирует ответ Щербакова Эренбургу: «Ответ последовал не сразу, и начинался он ссылкой на болезнь, помешавшую автору письма ответить на заданный ему вопрос немедленно. Но есть все основания предполагать, что задержка ответа была вызвана не только болезнью Александра Сергеевича. Ответ, надо полагать, согласовывался. Об этом говорит не только смысл, но и тональность этого ответа, достаточно определенная и в то же время уклончивая, вежливо сдержанная и в то же время не оставляющая места для каких-либо дальнейших переговоров, а тем более ультиматумов… ‹…› Письмо это являет собой истинный шедевр самой изысканной, я бы даже сказал куртуазной дипломатии. Оно полно тончайших шпилек и намеков. О какой, мол, отставке, Илья Григорьевич, может идти речь, – ведь вы же не порученец какой-нибудь, не “агент влияния”. Вы не на службе, все ваши выступления продиктованы внутренним убеждением, – зачем же вам от них отказываться? Но тут же, в следующей же фразе слово “отставка” (самим Эренбургом, кстати, не произнесенное) вдруг появляется. И сама фраза несет в себе тайную, хотя и не слишком скрываемую угрозу: