Штефан Хаузнер - Даже если это будет стоить мне жизни! Системные расстановки в случае тяжёлых заболеваний и устойчивых симптомов

Ее мать родилась в 1929 году в еврейской семье в Праге. Она была вторым по старшинству ребенком. После «зачистки» гетто семья (отец, мать и две дочери) была депортирована в лагерь.

По неточным данным пациентки, при помощи какой-то чешской организации они смогли бежать из лагеря на Украину. Там, в лесах, в том числе с помощью русских партизан, семье удалось выжить.

Это была вся информация, которую смогла дать пациентка.

Я прошу ее поставить заместителей для родителей ее матери, а затем заместителя для тех людей, которые помогли семье матери выжить. Это до глубины души трогает заместителей родителей матери, но главное — заместительнице матери становится намного лучше. Все члены семьи с благодарностью смотрят на тех, с чьей помощью они выжили. Только на заместительницу симптоматики это не производит никакого впечатления.

Сама пациентка очень тронута тем, что видит в расстановке, и ей требуется время, чтобы вобрать это в себя. Но поскольку для заместительницы симптоматики ничего пока не изменилось, я высказываю свои соображения: «Мне кажется, тут не хватает еще чего-то важного. Честно говоря, я не представляю себе, как можно было бежать из лагеря без помощи немцев!» Пациентка задумчиво смотрит на меня, потом ее лицо вдруг проясняется, и она говорит: «Правда! В лагере была одна женщина, врач, которая им скорее всего помогла». Она однажды слышала об этом от своей тети, старшей сестры матери. Много лет после войны та пыталась связаться с этой женщиной, чтобы ее поблагодарить, и при этом узнала, что бегство ее семьи было обнаружено и в наказание за содействие врач была подвергнута жестоким пыткам. Ей чудом удалось выжить, но потом она всю жизнь страдала от тяжелых последствий перенесенных истязаний.

Я прошу пациентку поставить заместительницу для этой женщины. Она выбирает одну из участниц группы, долго смотрит ей в глаза, начинает плакать и отводит ее на место в расстановке. Заместительница лагерного врача чувствует сильные боли в голове и затылке, огромную тяжесть в ногах и боль во всем теле. Это соответствует ощущениям заместительницы матери. Пациентка очень взволнована происходящим, и я

решаю дальше работать с ней самой. Я приглашаю ее занять место в расстановке и предлагаю: «Посмотри этой женщине в глаза и скажи: "Я обязана тебе жизнью и я уважаю то, что тебе пришлось из-за этого страдать. Ты относишься к нам, и я даю тебе место в моем сердце"». С огромной болью она повторяет предложенные слова, и заместительница лагерного врача с облегчением отвечает: «Это хорошо! Теперь я могу дышать и намного лучше держусь на ногах».

Пациентка говорит: «Для меня это чуть ли не слишком, мне невыносимо видеть, как она страдает».

Тут заместительница врача по собственной инициативе отвечает: «Видеть, что ты жива - это радость для меня, это дает мне ощущение глубокого умиротворения». На этих словах они подходят друг к другу и долго обнимаются.

В тот момент, когда пациентке удается с любовью и без сожаления встретиться с лагерным врачом, заместительница симптоматики начинает выходить из расстановки.

Голод: «Кто питает кровь?»

(пациентка с анемией)

Женщина средних лет уже много лет страдает тяжелой анемией и регулярно принимает препараты железа. Время от времени ей делают переливание крови, чтобы восполнить постоянно возобновляющийся дефицит красных кровяных телец. Когда я слышу диагноз бледной и худой пациентки, у меня спонтанно возникает вопрос: «Кто дает пищу? Кто является питающим принципом?»

Пациентка не понимает вопрос. Я медленно и отчетливо повторяю: «Кто питает кровь?»

Поскольку пациентка не знает, как ей понимать мой вопрос, я отвечаю сам: «Мать!»

Когда звучит слово «мать», пациентка сразу начинает бороться со слезами и говорит: «Для меня это очень грустно. Я вижу образы войны и голодающих людей. Я родилась в Лондоне вскоре после войны. Это было страшное время, неописуемая бедность. В городе был такой голод, что родители отправили меня к родственникам в деревню, наверное, боялись, что я не выживу. В 17 лет я по обмену на год приехала сюда, в Соединенные Штаты. В 24 года я вернулась в США и осталась здесь».

Я прерываю ее рассказ, выбираю заместительницу для ее матери и ставлю напротив пациентки. Ей нужно время, чтобы встретиться с матерью взглядом, и когда ей постепенно удается позволить появиться контакту, я повторяю вопрос: «Кто дает пишу?»

Пациентка больше не в состоянии сдерживать слезы, и с огромной болью она прижимается к матери. Они долго и тепло обнимаются.