Анхелес Мастретта - Возроди во мне жизнь

Посвящаю эту книгу Гектору, ее вдохновителю, и Матео, который ее бойкотировал.

А также моей маме и подругам, включая Веронику.

Конечно же, она принадлежит Катарине и ее отцу, которые писали ее вместе со мной.

В тот год в стране произошло множество событий. И в том числе наша с Андресом свадьба.

Мы познакомились в одном кафе в крытой галерее. Где же еще, если в Пуэбле всё происходило в галерее — и ухаживания, и убийства, будто и не существовало другого места.

В то время ему было уже за тридцать, а мне и пятнадцати не исполнилось. Я была с сестрами и их женихами, когда он подошел к нам. Он представился и присел поговорить. Мне он понравился. У него были крупные ладони, а губы пугали, когда он их стискивал, и придавали уверенности, когда смеялся.

Словно у него была два разных рта. Во время разговора его волосы растрепались и падали на лоб с той же настойчивостью, с какой он отбрасывал их назад, как делал всю жизнь.

Его нельзя было назвать привлекательным. Глаза мелковаты, нос длинноват, но я никогда не видела таких живых глаз и не знала никого с таким уверенным выражением лица.

Внезапно он положил мне руку на плечо и спросил:

— Вот тупицы, правда?

Я огляделась, не зная, что сказать.

— Кто? — спросила я.

— Скажите «да», я же вижу по лицу, что вы согласны, — со смехом попросил он.

Я послушно сказала «да», а затем снова спросила, кого он назвал тупицами. Тогда он, прищурив зеленый глаз, ответил:

— Жителей Пуэблы, крошка. Кого же еще?

Конечно же, я была согласна. Для меня жители Пуэблы — это те, кто двигался и жил, словно у них на лбу за много веков отпечаталось название города. Не мы, дочери крестьянина, который бросил доить коров, потому что научился делать сыр, и не он, Андрес Асенсио, превратившийся в генерала по стечению обстоятельств и благодаря собственной изворотливости, а не унаследовав фамилию и родословную.

Он захотел проводить нас до дома, и с того дня стал часто заходить, расточал на меня комплименты, как и на всю семью, включая папочку, его это веселило и доставляло удовольствие не меньше, чем мне.

Андрес рассказывал байки, где всегда оказывался победителем. Не было сражения, которого он не выиграл бы, ни единого предателя дела революции или Верховного вождя, да и просто обидчика, которого бы он не убил.

Все влюбились в него с первого взгляда. Даже мои старшие сестры — Тереса, поначалу посчитавшая его старым развратником, и Барбара, которая страшно его боялась, — в конце концов проводили время почти так же весело, как Пиа, самая младшая. Братьев он купил, пригласив на прогулку в своем автомобиле.

Иногда он приносил мне цветы, а им — американскую жевательную резинку. Цветы никогда меня не трогали, но я считала важным поставить их в вазу, пока он курил сигару и беседовал с моим отцом о крестьянском трудолюбии или главных вождях революции, и скольким каждый из них ему обязан.

Потом я садилась рядом, слушала и делилась своим мнением со всей уверенностью, которую вселяли в меня присутствие отца и полное невежество.

Когда он уходил, я провожала его до двери, и он быстро меня целовал, словно кто-то подглядывает. Потом я стремглав бежала к родным.

До нас стали доходить слухи: у Андреса Асенсио полно женщин, одна в Сакатлане, а другая в Чолуле, одна в квартале Ла-Лус, а другая в Мехико. Он обманывает девушек, он преступник, я сошла с ума, мы об этом пожалеем.

Мы пожалели, но намного позже. А в то время папа отпускал шуточки о темных кругах у меня под глазами, а я в ответ его целовала.

Мне нравилось целовать папу, будто мне всего восемь, у меня дырки в чулках, красные туфли, а по воскресеньям мои косички собирают в пучок. Мне нравилось думать, будто настало воскресенье, и можно покататься на ослике, который в тот день не возил молоко, пройтись до засеянного люцерной поля, спрятаться там и крикнуть: «А вот и не найдешь, папочка!». Услышать его шаги неподалеку и голос: «Где же моя доченька? Где эта девочка?», а потом он притворится, что случайно на меня наткнулся, вот где его доченька, притянет меня к себе, обнимет за ноги и засмеется:

— Теперь девочка не сможет убежать, ее поймала жаба и хочет получить поцелуй.

Меня и впрямь поймала жаба. Мне было пятнадцать, и мне так хотелось, чтобы что-нибудь произошло. Поэтому я согласилась, когда Андрес предложил поехать с ним на несколько дней в Теколутлу. Я никогда не видела моря, а он сказал, что по ночам море становится черным, а в полдень — прозрачным. Мне хотелось взглянуть. Я просто оставила записку со словами: «Дорогие родители, не волнуйтесь, я поехала посмотреть на море».