Штефан Хаузнер - Даже если это будет стоить мне жизни! Системные расстановки в случае тяжёлых заболеваний и устойчивых симптомов

ТЕРАПЕВТ: «Я чувствую эту амбивалентность между страхом и в то же время тоской. Как ты думаешь, в чем для тебя выгода от этих приступов?»

ПАЦИЕНТКА: «Я не знаю, я уже отказалась от попыток это выяснить».

ТЕРАПЕВТ: «Ты разлучалась в детстве с матерью?»

ПАЦИЕНТКА: «Физически нет».

ТЕРАПЕВТ: «Может быть, что-то произошло во время твоего рождения?»

ПАЦИЕНТКА: «Мне ничего такого не известно. Я родилась в больнице, а все мои братья и сестры дома. Следующий ребенок родился через полтора года после меня».

То, как пациент устанавливает с терапевтом первый контакт, часто позволяет сделать вывод о характерной для пациента базовой модели поведения в отношениях. Уже здесь пациент бессознательно показывает, как он обходится с близостью и дистанцией. Он может демонстрировать доверие, быть открытым и приветливым или осторожным, сдержанным и стараться сохранить дистанцию. В последнем случае это иногда указывает на раннее детское нарушение привязанности.

Некоторая сдержанность пациентки напомнила мне о том, что в процессе работы группы она казалась мне особенно внимательной и предупредительной. У меня сложилось впечатление, что она слишком старательно следит за тем. чтобы не допустить ошибки, не сказать ничего неправильного, как будто она готова сделать все, чтобы не потерять меня как своего врача или терапевта. Я предположил здесь перенос. Я подумал, что в детстве пациентка в связи с каким-то травматическим событием могла быть разлучена с матерью. Симптоматика головокружения, при которой пациентке требуется помощь, может быть бессознательным выражением ее желания близости, защищенности и поддержки со стороны матери.

Чтобы проверить эту гипотезу, я решил без дополнительной информации начать расстановку.

ТЕРАПЕВТ: «Выбери заместителей для тебя и для болезни и поставь их по отношению друг к другу».

Заместительница пациентки с упреком смотрит на заместительницу болезни. Поэтому я спрашиваю пациентку: «Ты на кого-то злишься?»

ПАЦИЕНТКА: «Первое, что мне приходит в голову, что на меня саму... или на моего мужа?»

ТЕРАПЕВТ: «Почему на мужа?»

ПАЦИЕНТКА: «Я не думаю, что он понимает, кто я на самом деле».

Поскольку мне кажется, что на этом пути мы не продвинемся дальше, я спрашиваю о травматических событиях в родительской семье пациентки, которые могли произойти, когда она была маленькой: «Твои родители потеряли ребенка?»

ПАЦИЕНТКА: «Да!»

ТЕРАПЕВТ: «Возможно, это событие вас разлучило! Этот ребенок умер до тебя?»

ПАЦИЕНТКА: «Нет, после. После меня были две сестры, и одна в три года умерла от рака почки».

ТЕРАПЕВТ: «Сколько тебе было лет, когда она заболела?»

ПАЦИЕНТКА: «Около четырех. С болезнью и смертью моей сестры в нашей семье многое изменилось».

ТЕРАПЕВТ: «Конечно, с этого момента все внимание уделяется больному ребенку. Остальные дети не могут этого понять, и естественной реакцией четырехлетнего ребенка может быть злость. Выбери заместителей для твоих родителей и поставь их».

Она делает это.

Заместительница матери, как завороженная, смотрит в одну точку на полу.

ТЕРАПЕВТ: «Мать не «пережила» по-настоящему потерю ребенка. Здесь ты это видишь. Таким образом, ты потеряла не только сестру, но в какой-то мере и мать. Выбери заместительницу для твоей сестры».

Она ставит заместительницу сестры рядом с заместительницей матери. Заместительнице сестры очень трудно стоять на ногах, у нее подгибаются колени, и она опускается на пол. Заместительница матери начинает плакать и склоняется над лежащим на полу ребенком. Заместительница пациентки теперь смотрит на мать, подходит к ней и ложится головой к ее ногам рядом с младшей сестрой. Теперь заместительница матери ее тоже замечает и с любовью гладит по голове. В этот момент заместительница болезни отходит на несколько шагов назад.

ПАЦИЕНТКА: «Моя мать часто лежала на полу и плакала. А я ничем не могла ей помочь».

На вопрос, как чувствует себя заместительница болезни, та отвечает: «Теперь я хочу отвернуться. Я больше не нужна». Расстановка подтвердила стоящую за болезнью семейную динамику, показала тоску пациентки и наглядно продемонстрировала ее выгоду от болезни. В тот момент, когда мать прикоснулась к заместительнице пациентки, болезнь стала не нужна. Для пациентки это означает, что если она хочет справиться с симптоматикой, ей нужно отказаться от исполнения желания получить от матери тепло и внимание и отпустить ее. Поэтому я обращаюсь к ней самой и прошу ее сказать заместительнице матери: «Дорогая мама, теперь я уважаю твою боль». После того, как пациентка произносит эти слова, я добавляю: «И теперь я тебя отпускаю». Пациентка соглашается и с этой фразой, и когда она ее произносит, заместительница матери по собственной инициативе отвечает: «Мне жаль, но я не могла остаться, для меня это было слишком». Я предлагаю пациентке сказать: «Дорогая мама, теперь я соглашаюсь». Когда она произносит эти слова, в ее голосе еще звучит небольшой упрек. Я обращаю на это внимание пациентки, и она повторяет спокойным тоном: «Дорогая мама, теперь я соглашаюсь». Я подхватываю это изменение и предлагаю пациентке сказать следующие фразы, которые она с готовностью принимает: «И теперь я уважаю то, что нас связывает, и то, что нас разделяет. Самое главное я получила, и теперь я это принимаю. Мне этого хватило, и теперь я принимаю это по полной цене, которой это стоило тебе. То, что мне нужно, у меня есть. А остальное я сделаю теперь сама».