Леонид Исаенко - Привидения живут на литорали. Книга вторая

– Переофтальмусы, – просветил меня Костя, – Смотри, – и указал взглядом на лужу прямо у основания мола. – Помнишь, в какой-то серии «Тарзана», где путешественники идут в дебрях Африки по болоту, вокруг них собираются странные существа? Это те же переофтальмусы, только соответственно драпированные, приукрашенные разными рогами и выростами и снятые крупным планом. Чем не первобытные ящеры?

Мы немного отстали от товарищей и стояли неподвижно, прижавшись спинами к стене какого-то портового строения. Вот один переофтальмус высунул из норки, расположенной посреди лужи, свою бегемотообразную голову с перископическими глазами на самой макушке, словно две сросшихся ягодки на общем стебельке. Моргнул каждым глазом по очереди, прыгнул на воду, и в несколько прыжков подскочил ближе к нам, очутившись в другой луже, усеянной россыпью своеобразных вулканчиков с водой в кратерах. Уселся на краю самого крупного из них, опустив кончик слегка изогнутого хвоста в воду и замер, изредка помаргивая. Один глаз его при этом зорко следил за нами, в то время как зрачок другого словно опускался в стебелёк, веко смыкалось на нём вращательным движением – и глаз снова сверкал на солнце, а процедура протирания повторялась с другим.

Переофтальмус стоял на грунте как на постаменте, приподняв голову и переднюю часть тела, опираясь на грудной плавник-присоску, подобную тем, которыми крепят к стене ванной мыльницу. Он стоял так до тех пор, пока кто-то из нас не шевельнулся, – и пугливая рыбка, кстати, родственница наших бычков, мгновенно развернувшись, скрылась в подводной норке.

На следующий день, дождавшись отлива, мы отправляемся на ловлю илистых прыгунов. С собой берём сачок на длиннющей бамбучине и кусок мелкоячеистой дели с привязанными по углам верёвками. Расстелив дель на грунте, мы собираемся загонять на неё переофтальмусов, что при их пугливости, как мы думаем, не составит труда, а затем вздёргивать её в воздух за верёвки и, пожалуйста, – собирай улов, если ловля сачком окажется непродуктивной.

Пока мы расстилали дель и разносили верёвки, Чуков безуспешно махал сачком, он оказался слишком длинным и неуклюжим, а прыгуны, перепуганные вторжением в их местообитание, чересчур проворными. Они носились перед нами то прячась в норках в иле, то в стене мола.

Но вот ловушка приготовлена, и мы замерли, ожидая, когда же прыгуны станут бегать по сети. Однако затаились и переофтальмусы, обдумывая сложившееся положение. Попытки вспугнуть их и заставить в суматохе забежать на дель не увенчались успехом, они явно оббегали её, как и другие препятствия в изобилии устилавшие обсохшую литораль…

Наши манипуляции с сетью и сачком не остаются незамеченными местными жителями и в первую очередь детворой. Человек десять разновозрастных и разной степени смуглоты, кучерявости и вполне добротной колхозной веснущатости мальчишек и девчонок собирается позади меня и, перешушукиваясь, с интересом наблюдают за нашими действиями.

Даже неизбалованного происшествиями полицейского, изрядной толщины и угольной черноты дядьку, нёсшего свою службу где-то за территорией порта на площади возле почты, привлекает необычная суета. Делая вид, что его интересует непорядок на литорали с другой стороны мола, он бочком-бочком продвигается ближе, и нет-нет да и косит выпуклый чёрный глаз на нас и наши снасти.

Чтобы скоротать ожидание, выбираю мальчишку поближе, показываю рукой на прыгуна, изображая ей прыгающие движения, спрашиваю: – Вот из ит?

Польщённый вниманием, улыбаясь во весь рот, пацан отвечает: – Кабо сотейр!

– А, так это обыкновенный кабо сотейр! – говорю я по-русски и уже гораздо громче, указывая рукой на пробегающую мимо рыбку, чтобы надёжней запомнить произношение и в расчёте на всех слушателей, по слогам повторяю, – ка-бо со-тейр!

И тут происходит что-то совершенно невероятное. Наверное, ни один комик мира не мог ожидать подобного эффекта от самой гвоздевой своей шутки. Не ожидал его и я. Подошедшая вплотную ребятня искренне и дружно, как только и можно смеяться в их возрасте, заливается таким звонким смехом, что даже полицейский не выдерживает – ухо больше не в состоянии вытягиваться в нашу сторону без риска оторваться, а тут вроде бы некий непорядок и нелишне вмешаться. Совсем не грозный страж оказывается возле взвизгивающей от смеха девчонки, выгнувшейся так, что косички её чуть ли не метут бетон сзади себя, и что-то спрашивает. Я не слышу ни вопроса, ни ответа, но полицейский вдруг раздувает щёки, пучит глаза, не сдержавшись, хлопает себя по бёдрам, затем машет рукой в сторону литорали и нашей сетки, бормочет: – Кабо сотейр, кабо сотейр! – сотрясаясь всем телом от распирающего смеха.