Йозеф Паздерка - Вторжение - Взгляд из России. Чехословакия, август 1968

– Стало ли это для вас переломным моментом?

– Нет, не стало, но сомневаться я начал. Я не знал, что мне обо всем этом думать. Снова вам повторяю: я был тогда абсолютно советским человеком, верил, что наше вмешательство было нужно, так что никакого пространства для перелома не существовало.

– И свою точку зрения вы не изменили и после возвращения из ЧССР в конце 1968 года?

– Не изменил. Те, которые были отправлены в ЧССР, после возвращения пользовались в военной академии в Москве некоторыми преимуществами. Было распоряжение, чтобы преподаватели нас не вызывали, только если мы сами руку поднимем. В библиотеке и еще в других местах меня пропускали без очереди. Но возникали и проблемы.

– Какие?

– Я привез из ЧССР целую папку печатных материалов – листовки, которые нам давали люди. Мы и сами производили обыски объектов и находили большое количество различных листовок. Мы, офицеры, сохраняли их на память. Ни когда мы покидали расположение, ни когда в СССР вернулись, это никто не проверял.

Майор Воробьев во время учебы в Военной академии им. Фрунзе. Москва, 1970 год

(Из личного архива Э.А. Воробьева)

Однажды в Москве меня пригласил какой-то человек из КГБ и сказал: «Товарищ капитан, по нашим сведениям у вас есть материалы, которые вы привезли с собой из Чехословакии. Это так?» Я подтвердил. Он меня спросил, могу ли я их ему показать, и я, конечно, согласился. «Ну, принесите завтра», – говорит. Назавтра я их ему принес; я жил от них неподалеку. «Зачем они вам?» – спрашивает. Я ответил, что на память – это, мол, было первое мое крещение, не боевое, но все-таки. И они у меня все эти материалы забрали.

– Вы протестовали?

Генерал-лейтенант Воробьев – командующий Центральной группой войск. ЧССР, 1987 год

(Из личного архива Э.А. Воробьева)

– Нет. Я хорошо знал, что, если я начну протестовать, это может иметь неприятные последствия. Так что я предпочел все отдать.

– Вы когда-нибудь слышали о людях, которые протестовали против вторжения в ЧССР на Красной площади?

– Я узнал о них только потом.

– И что вы о них думали?

– В духе своего тогдашнего мышления: что это люди, которые не согласны с социалистическим строем и с линией партии. Я посещал занятия по марксизму-ленинизму и в таком же духе и думал. Я говорил себе, что это какие-то сумасшедшие, которых обманула западная пропаганда, и известие об их протесте на мое мировоззрение не повлияло. Хотя я их поступок про себя и отметил, но подробно его не анализировал.

И все-таки их решимость идти против всех меня зацепила. Помню, я уже тогда задумался над тем, что их к этому подтолкнуло. Ведь было ясно, что своей цели они не добьются. Я говорил себе, что это смелые люди. Вот и все.

– Когда вы решительным образом пересмотрели свое отношение к событиям 1968 года и к своему участию во вторжении в ЧССР?

– В середине 1980-х годов, когда я вернулся в ЧССР в качестве командующего Центральной группой войск СССР. Я говорил тогда с обычными людьми, и те мне объясняли, чего, собственно, хотела Чехословакия в 1968 году. Потом наступил 1989 год, и наше политическое руководство публично осудило ввод войск в Чехословакию. Ясно сказало, что ввод войск в Чехословакию был политической ошибкой. Если это признали политики, то пришлось и мне выступить против этого.

– Это было тяжело?

– Тяжело, но ничего не поделаешь.

– Значит, вы сожалеете о случившемся?

– Конечно, это вызывает во мне сожаление. Я активно участвовал в политике, которая в 1989 году была оценена советским руководством как ошибочная. Я являлся ее составной частью, независимо от того, что я получил приказ, а значит, как человек военный, мало что мог поделать. В любом случае произошла ошибка, и назад ничего не воротишь.

– В 1987 году вы вернулись в Чехословакию – на этот раз как командующий Центральной группой войск. Вам подчинялось более 70 тысяч человек. Это была огромная сила. Когда в 1989 году в нашей стране начались революционные события, у вас не появилось желания в них вмешаться? Никто не обращался к вам с такой просьбой?

– Ни желания, ни возможности вмешаться у меня не было, и никто меня об этом не просил. Взгляните на это в контексте времени: уже с середины 1980-х годов в самом Советском Союзе тоже ощущались большие изменения. Пришел Горбачев, а с ним – перестройка. Такие же изменения шли и в Восточной Европе. Я это понимал и так ко всему этому и относился.