Коллектив авторов - Автостопом по науке. 70 фактов из истории великих открытий

Сам самолет, в который имплантировали атомный реактор, достоин внимания не меньше, чем его экспериментальная версия.

Стратегический бомбардировщик B-36 Peacemaker («Миротворец») – самый высокий боевой самолет за всю историю авиации. И с самым большим размахом крыла (70 метров). Его начали разрабатывать еще в 1941 году, а первый полет машина совершила семь лет спустя. На поздних модификациях это был очень необычный самолет по силовой установке: на огромном крыле располагалось десять (!) двигателей – шесть турбовинтовых с толкающими винтами и четыре турбореактивных (первые версии были только с шестью турбовинтовыми двигателями). Эту систему прозвали «Шесть крутятся, четыре горят» (six turning, four burning), но поскольку «движки» оказались очень ненадежными и часто горели, экипажи эту формулу переделали в two turning, two burning, two smoking, two choking, and two more unaccounted for (два крутятся, два горят, два дымят, два чихают, а еще два куда-то делись). Естественно, после появления надежного и целиком турбореактивного B-52 «тридцать шестые» быстренько списали.

Мало кто знает, что поначалу эксперименты с установкой ядерного реактора велись и в воздухе. И первым «атомным» самолетом стал американский бомбардировщик Сonvair NB-36, поднявшийся в небо в 1955 году.

А что же наш герой? Он совершил за два года 47 полетов. Все они выполнялись над малонаселенными районами Техаса и Нью-Мехико. Любопытно, что NB-36Н всегда сопровождал десантно-транспортный самолет со взводом вооруженных «морских котиков», готовых в любую минуту десантироваться в случае аварии NB-36H и взять место катастрофы под охрану. Развивались проекты атомного самолета и в нашей стране. Базой для него стал бомбардировщик Ту-95, и здесь удалось дойти не только до тестов «горячего» реактора в полете (Ту-95ЛАЛ), но и до использования атомной энергии на двух из четырех двигателей (Ту-119).

Дальше планировалось создание полностью атомного противолодочного самолета, длительность полета которого ограничивалась только возможностями экипажа… Но в начале 1960-х годов программы как в США, так и в СССР свернули. Любой, самый надежный самолет может упасть – в том числе и на собственную территорию. Никому не хотелось иметь в небе десятки потенциальных Чернобылей. Хорошо, что все летные эксперименты обошлись без катастроф.

Было бы весьма наивно предполагать, что Уотсон и Крик, а также Розалинд Франклин и Морис Уилкинс открыли структуру двойной спирали ДНК, достав ее, словно фокусники из рукава. Обсуждение того, какие вещества могут получить гордое звание «молекул наследственности», было довольно бурным и длилось не один год – еще с конца XIX века. Точку в нем смог поставить изящный по своей простоте эксперимент, публикация отчета о котором состоялась 20 сентября 1952 года.

Молекула ДНК на первый взгляд кажется не лучшим носителем информации. Она полимер, цепь (как позднее выяснилось, двойная), которая состоит всего из четырех типов звеньев-мономеров, которые называются нуклеотидами. Они отличаются друг от друга частями, которые называются азотистыми основаниями. Получается, что в «ДНК-алфавите» всего четыре «буквы». Их чаще всего и записывают буквами: А (аденин), Г (гуанин), Ц (цитозин) и Т (тимин). Казалось бы, много слов четырьмя буквами не напишешь. То ли дело белки, мономеров которых (у белков это аминокислоты) больше 20 типов. А какое разнообразие структур и вариаций, как по-разному они могут укладываться и сворачиваться! Если уж записывать наследственные признаки (а их великое множество – от цвета глаз до групп крови), создавать «инструкции», по которым можно из одной клетки построить большой сложный организм, то белки кажутся гораздо более подходящим типом «алфавита».

При этом многим ученым само понятие «ген» казалось поначалу математической абстракцией. Уследить за биохимическим механизмом наследования даже такого признака, как цвет глаз, у популярной в среде ученых мухи дрозофилы было весьма непростой задачей. Даже хромосомы дрозофил, которые изучал известный генетик Томас Морган, содержат и ДНК, и белки. Что из этих молекул было настоящим кодом жизни, а что – простым каркасом, еще только предстояло выяснить. Аспирант Моргана, Джордж Бидл, задался этой амбициозной целью вместе с биохимиком Эдвардом Тейтемом, но быстро понял, что она невыполнима. Поэтому они нацелились на более простой объект – хлебную плесень Neurospora crassa, у которой, хотя и не было ни глаз, ни лапок, были белки-ферменты, отвечавшие за синтез аминокислот. Под воздействием радиации некоторые плесени Бидла и Тейтема теряли способность синтезировать определенные аминокислоты и росли только на среде, в которую эти аминокислоты уже добавлены. Скрещивая разных мутантов плесени, ученые в 1941 году доказали: за каждый белок-фермент, нужный для синтеза какой-либо из аминокислот, отвечает один ген.