Скотт Карни - Красный рынок. Как устроена торговля всем, из чего состоит человек

Исследования Шарп дают основания считать, что доноры и реципиенты обычно хотят познакомиться друг с другом, но им не дает этого сделать медицинский персонал. Она пишет, что на мероприятиях, где собираются трансплантологи, «рассказы о личном знакомстве всегда вызывают спонтанные крики радости и аплодисменты аудитории» [17] Там же. . Однако больницы обычно засекречивают информацию и противодействуют знакомству сторон. Для описания уникальных отношений, складывающихся при пересадке, Шарп вводит термин биосентиментальность, под которым понимает стремление семей доноров и реципиентов узнать историю пересаживаемого органа ради ощущения непрерывности существования двух людей. Однако для того, чтобы покончить с анонимностью процедуры, есть и другие, куда более практические основания.

В условиях международной торговли органами даже в тех случаях, когда пациенты знают, что покупают орган, врачи под предлогом медицинской этики отметают все сомнения по поводу эксплуатации, существующей в начале цепочки поставок. Но что хуже – раскрыть истории людей, которые вынуждены продавать части своего тела в стесненных обстоятельствах, или предоставить посредникам полный и ничем не ограниченный контроль над поставкой органов? Когда врачи и посредники одновременно играют роль выгодоприобретателей и лиц, предоставляющих медицинские услуги, возникает очевидный конфликт интересов. При полном контроле над цепочкой поставок анонимность служит идеальным прикрытием для принуждения и криминальной деятельности.

С начала 1990-х годов ученые и журналисты отмечают поистине людоедский спрос на органы для пересадки. Нэнси Шепер-Хьюз, антрополог из университета Калифорнии – Беркли, потратила большую часть двух последних десятилетий на исследование и разоблачение лицемерия международных сетей поставки органов. В 2000 году вышла ее ключевая статья “The Global Traffic in Human Organs” («Международная торговля человеческими органами»), где исследовалась скупка органов в бразильских фавелах, южноафриканских бараках, индийских трущобах, китайских тюрьмах, а также в рамках иранской государственной программы.

Однако основная цель ее работы – не зафиксировать масштаб торговли органами, а поставить под сомнение наши, казалось бы, прочные убеждения в общем недостатке органов. Она связывает ненасытный спрос на органы с высокомерием медицины перед лицом неизбежной смерти. Она утверждает, что в медицине укрепился миф о «беспрецедентной возможности бесконечно продлевать жизнь при помощи органов других людей». Списки на трансплантацию, подобные тому, который постоянно обновляется Объединенной сетью по распределению донорских органов, все время раздуваются, потому что врачи говорят умирающим пациентам, что единственный способ спасти их жизнь – достать функционирующую печень или почку и заменить их собственные отказавшие органы.

Реальность, однако, такова, что, хотя пересадка органа имеет значительные преимущества перед необходимостью быть прикованным к аппарату для диализа или кардионасосу Дебейки, пациенты просто обменивают неизлечимое заболевание на хроническое. Новый орган часто продлевает их жизни всего на несколько лет. Программы трансплантации указывают в рекламе, что согласие на донорство органов позволяет «подарить жизнь» кому-то другому, а успешные пересадки «творят чудеса». Но там редко говорится, что жизнь после трансплантации имеет мало общего с возрождением феникса. Вместо этого реципиенты горстями принимают лекарства против отторжения органов, которые вредят их иммунной системе и делают их идеальной мишенью для смертельных оппортунистических инфекций.

Отмечая ту легкость, с коей посредники находят желающих продать свои органы, Шепер-Хьюз пишет: «Недостаток наблюдается не в органах, а в пациентах с достаточными средствами, чтобы за них заплатить». Хотя в США очень сложно заплатить донору за почку напрямую, размеры списка на пересадку создают гнетущее ощущение недостатка добровольцев. Без платных доноров в США действительно не хватает многих важных органов для трансплантации: органы берут у людей со смертью мозга, родственников, спонтанных доноров; есть также схемы совместного использования органов. Это никак не может удовлетворить значительный спрос и существенно увеличивает стоимость пересадки. Высокие цены поддерживают полностью самодостаточную медицинскую экономику, в которой участвуют поставщики специальных систем жизнеобеспечения, перевозчики органов, юридические отделы, врачи, медсестры, социальные работники и администраторы – все они финансово заинтересованы в том, чтобы бизнес по пересадке органов продолжал процветать.