Скотт Карни - Красный рынок. Как устроена торговля всем, из чего состоит человек

Два года она вымаливала деньги, а потом обратилась в полицию. Она заявила, что у нее обманом отобрали почку. Но полиция считала иначе. Когда они арестовали Раджи по обвинению в торговле органами, они пригрозили арестовать и ее за то, что она согласилась продать почку.

– Оба они нарушили закон, – объясняет полицейский в штатском, принимающий меня в участке. – Если задержать одного, придется арестовать и вторую.

Через неделю Раджи вышел на свободу, отделавшись внушением.

Я нахожу его по адресу, указанному в полицейских документах, – в чайной. Заваривая себе растворимый кофе с сахаром, он утверждает, что сам стал жертвой.

– Я просто пытаюсь помочь людям. Я узнал, что человек умирает от почечной недостаточности. Я знаю также, что многие местные жители не прочь продать почку. В чем проблема? Это просто должно быть легально.

Когда я спрашиваю его, как же так вышло с деньгами, он отрицает, что обещал Маллике больше 750 долларов.

– Я дал ей ровно столько, сколько это стоило.

Кроме того, по его словам, свою долю ему пришлось частично отдать другим посредникам и врачам, так что сам он выручил со сделки всего около 300 долларов.

Маллика говорит, что так до конца и не оправилась после операции, и добавляет, что у ее сына-подростка, Каннана, нашли инфекционный гепатит В, и его почки мало-помалу отказывают.

– Скоро ему нужно будет делать пересадку, а мне нечего ему предложить, – говорит она. Даже если она сможет найти больницу, где ее сыну окажут соответствующую услугу, ей никогда не скопить достаточно денег для покупки почки. Органы в Индии движутся вверх по социальной лестнице, а не вниз.

Посредники, с которыми имели дело Рани и Маллика, стоят на низшем уровне посреднической сети, каждый ярус которой немного отхватывает себе от 14 тысяч, уплаченных за пересадку. Раджи заявляет, что его доля была совсем невелика, а большая часть ушла высокопоставленному посреднику из Мадурая по имени Шанкар.

Хотя Шанкар с тех пор бесследно исчез, личности руководителей посреднических сетей в этом бизнесе – секрет Полишинеля. Всего в миле от Сунами-Нагара живет К. Карппиа, которого многие считают одним из самых активных игроков на рынке продажи почек. Его имя произносят приглушенным шепотом. За месяц моего расследования на него указали десятки продавцов почек, утверждавшие, что он получает долю от каждой сделки. Будучи посредником высокого уровня, он редко вступает в личный контакт с пациентами или продавцами, но поддерживает работу всей системы. Когда я пришел к нему, он отказался от интервью. Но даже рабочий, укладывавший асфальт рядом с его домом, знал, насколько могущественный это человек.

– Все знают Карппиа, – подтвердил он. – Все дома на этой улице принадлежат ему.

Если кто-нибудь не расскажет свою историю и не обратится в полицию, которая начнет расследование, чужаку почти невозможно понять, какой путь от продавца до покупателя проделывают органы. Хотя пациенты, которым пересаживали почки Рани и Маллики, находились в той же больнице, они так и не узнали своих доноров. Цепочка посредников от Раджи, Дханалакшми и Карппиа тянется к докторам, которые проводят операцию, и все хранят тайну поставок. Неудивительно, ведь в интересах каждого посредника, чтобы пациент и продавец никогда не взаимодействовали напрямую. Секретность – ключ к высоким ценам, которые они взимают за свое нехитрое «сводничество».

Если финансовые мотивы посредников, хранящих в секрете цепочку поставок, понятны, то врачи и больницы пользуются изощренными ссылками на права пациентов, чтобы держать процесс за семью печатями. Даже в случае законной поставки органов погибших людей на Западе больницы утверждают, что раскрытие личности донора реципиенту нарушает приватность всех участников процесса.

Я побывал в шести больницах из пятидесяти с лишним, которые, по утверждению индийского правительства, проводят нелегальные пересадки почек, и все хирурги утверждали, что если донор и реципиент встретятся друг с другом, то им обоим будет нанесен необратимый психологический урон.

Но так было не всегда. В своей книге Strange Harvest («Странный урожай») о системе донорства органов трупов в США антрополог Лесли Шарп пишет, что сохранение анонимности доноров и реципиентов появилось в системе медицинской этики совсем недавно. В 1950-е годы, когда трансплантации впервые обрели популярность в США, врачи утверждали, что знакомство семей доноров с реципиентами повысит шансы на клинический успех операции: они узнают о здоровье друг друга и, возможно, будут поддерживать связь даже после пересадки. Когда же индустрия пересадки органов стала более доходной, органы стали восприниматься отдельно от своих хозяев. Новой нормой стала анонимность. Когда в 1990-е годы Шарп начинала свое исследование, «профессиональные трансплантологи считали письменное и тем более личное общение [между донорами и реципиентом] совершенно губительным» [16] Leslie Sharp, Strange Harvest (Berkeley: University of California Press, 2006), 166. . Сотрудники клиник даже считали патологическим стремление семей доноров узнать о дальнейшей судьбе своих органов.