Стивен Пинкер - Просвещение продолжается. В защиту разума, науки, гуманизма и прогресса

Как и все хорошие вещи, цифры – это не панацея, не чудодейственное средство, волшебная палочка или решение на любой случай. Всех денег мира не хватит, чтобы оплатить рандомизированные контролируемые исследования с целью дать ответ на любые вопросы, что приходят нам в голову. Система никогда не сможет обойтись без людей, которые должны решать, какие данные собирать и как их анализировать и интерпретировать. Первые попытки количественно оценить некое явление всегда приблизительны, и даже самые удачные из них дают лишь вероятностное, а не абсолютное понимание. Тем не менее социологи и экономисты, работающие с данными, подробно разработали критерии для отбора и усовершенствования измерений, а ключевой вопрос состоит не в том, идеально ли измерение, но в том, лучше ли оно суждений эксперта, критика, интервьюера, клинициста, судьи или знатока. Как выясняется, это не особенно высокая планка.

Так как политика и журналистика по большей части не затронуты научным образом мысли, ответы на вопросы жизни и смерти там ищут способами, которые, как мы знаем, ведут к ошибкам: опираясь на единичные случаи, заголовки новостей, демагогию и то, что инженеры называют «личным мнением наиболее высокооплачиваемого сотрудника». Мы уже сталкивались с рядом опасных заблуждений, процветающих благодаря такому статистическому невежеству. Люди думают, что насильственная преступность и войны выходят в наше время из-под контроля, хотя число убитых и погибших на поле боя снижается, а не растет. Они полагают, что исламский терроризм – огромная угроза жизни и здоровью, хотя он представляет собой опасность меньшую, чем осы и пчелы. Они уверены, что ИГИЛ угрожает существованию США, хотя террористические организации крайне редко достигают своих стратегических целей.

Мышление, избегающее цифр («А в Буркина-Фасо все по-другому»), может привести к реальным трагедиям. Политические обозреватели могут вспомнить неудачи миротворческих сил (например, в Боснии в 1995 году) и решить, что это бесполезная трата денег и людских ресурсов. Проблема в том, что, когда миротворцы добиваются успеха, не происходит ничего фотогеничного, и такая история не попадает в новости. В своей книге «Работает ли миротворчество?» (Does Peacekeeping Work?) политолог Вирджиния Пэйдж Фортна ответила на вынесенный в заголовок вопрос методами науки, а не прислушиваясь к телевизору, и, вопреки закону Беттериджа, обнаружила, что ответом будет «четкое и уверенное “да”». Другие исследователи пришли к тому же выводу [1200] Блаженны миротворцы: Fortna 2008, p. 173. Hultman, Kathman, & Shannon 2013, Goldstein 2011. приписывают миротворческим силам основную заслугу в сокращении числа войн в период после 1945 года. . Неосведомленность об этих результатах может превратить международную организацию, стремящуюся помочь установить в стране мир, в организацию, которая позволяет стране погрязнуть в болоте гражданской войны.

Действительно ли регионы с многонациональным населением являются рассадниками «древней ненависти», укротить которую можно, только разделив их на этнические анклавы и избавившись от меньшинств с каждой стороны новой границы? Как только два этноса вцепляются где-то друг другу в глотки, об этом немедленно становится известно, но что можно сказать о соседях, которые никогда не попадут в новости, потому что скучно живут в мире и согласии? Какая доля пар этнических соседей спокойно сосуществуют? На самом деле абсолютное большинство: 95 % таких народов на территории бывшего СССР и 99 % – в Африке [1201] Соседствующие народы редко враждуют: Fearon & Laitin 1996, 2003; Mueller 2004a. .

Еще один интересный вопрос: работают ли кампании ненасильственного сопротивления? Многие считают, что Махатме Ганди и Мартину Лютеру Кингу просто повезло: возглавляемые ими движения в удачный момент сыграли на чувствах граждан просвещенных демократий, но обычно угнетенным приходится прибегать к насилию, чтобы выбраться из-под сапога угнетателя. Политологи Эрика Ченовет и Мария Стефан проанализировали массив данных по всем движениям политического сопротивления на планете с 1900 до 2006 года и обнаружили, что три четверти движений ненасильственного сопротивления добились успеха – по сравнению с третью тех, что использовали насилие [1202] Chenoweth 2016; Chenoweth & Stephan 2011. . Ганди и Кинг были правы, но без цифр в руках мы бы никогда об этом не узнали.

Хотя желание присоединиться к агрессивной повстанческой или террористической группировке может быть скорее связано с феноменом мужского братства, чем с теорией неизбежности насилия, большинство боевиков, вероятно, верят, что, если желаешь построить лучший мир, не существует другого выхода, кроме как убивать людей. Что произошло бы, если бы каждый знал, что насильственные стратегии не только аморальны, но и неэффективны? Я не то чтобы предлагаю разбрасывать книгу Ченовет и Стефан с самолетов над горячими точками. Но лидеры радикальных группировок часто хорошо образованны (они извлекают свои сумасбродные идеи из творений какого-нибудь академического писаки, сочинявшего несколько лет назад), да и некоторые рядовые бойцы какое-то время посещали университетские лекции, усваивая там расхожее мнение о необходимости революционного насилия [1203] Вожди революций хорошо образованны: Chirot 1996. Террористы-смертники тоже: Atran 2003. . Что изменилось бы в долгосрочной перспективе, если бы в стандартной программе высшего образования меньше внимания уделялось работам Карла Маркса и Франца Фанона и больше – количественному анализу политического насилия?