Стивен Пинкер - Просвещение продолжается. В защиту разума, науки, гуманизма и прогресса

Евгеника – еще одно движение, название которого используют как идеологическую дубину. Викторианский энциклопедист Фрэнсис Гальтон первым предположил, что генофонд человечества можно улучшить, мотивировав талантливых людей вступать в брак друг с другом и рожать как можно больше детей (позитивная евгеника), хотя, когда эта идея распространилась, она стала включать и запрет на размножение «неприспособленных» (негативная евгеника). Многие страны насильственно стерилизовали преступников, умственно отсталых, психически больных и прочих изгоев общества. Нацистская Германия скопировала законодательство о насильственной стерилизации со Скандинавии и США, а организованные ею массовые убийства евреев, цыган и гомосексуалов часто называют логическим продолжением негативной евгеники. (На самом деле нацисты скорее обосновывали это заботой об общественном здоровье, а не отсылками к генетике и эволюции: евреев сравнивали с вредителями, патогенами, опухолями, гангренозными органами и зараженной кровью [1190] Glover 1998, 1999; Proctor 1988. .)

Евгеника как движение оказалась навечно запятнана своей связью с нацизмом. Но сам термин уцелел – как средство опорочить ряд научных начинаний вроде практического использования достижений медицинской генетики, позволяющих родителям зачать ребенка без смертельного дегенеративного заболевания, и всей психогенетики, анализирующей генетические и средовые факторы индивидуальных различий [1191] В заглавии другой статьи Джона Хоргана в Scientific American (июнь 1993 года) сформулировано: «Евгеника возвращается: тенденции в психогенетике». . Наперекор исторической истине евгенику часто изображают как движение ученых, придерживавшихся правых взглядов. На самом деле ее продвигали прогрессисты, либералы и социалисты, в том числе Теодор Рузвельт, Герберт Уэллс, Эмма Гольдман, Джордж Бернард Шоу, Гарольд Ласки, Джон Мейнард Кейнс, Сидни и Беатрис Веббы, Вудро Вильсон и Маргарет Сэнгер [1192] Degler 1991; Kevles 1985; Montgomery & Chirot 2015; Ridley 2000. . Евгеника, в конце концов, предпочитала реформы сохранению статус-кво, социальную ответственность – эгоизму, а центральное планирование – свободному рынку. Самое решительное отрицание евгеники опирается на классические либеральные и либертарианские принципы: государство – это не всесильный владыка, распоряжающийся жизнью людей, но институт с ограниченными полномочиями, в число которых не входит совершенствование генофонда нашего вида.

Я говорю о скромном вкладе науки в эти движения не для того, чтобы оправдать тех или иных ученых (многие из которых и правда к ним принадлежали), но потому, что каждое из них стоит понимать глубже, учитывая их контекст и не сводя память о них к использованию в качестве антинаучной пропаганды. Разного рода неверные трактовки учения Дарвина способствовали росту этих движений, но зародились они благодаря религиозным, художественным, интеллектуальным и политическим тенденциям своей эпохи: романтизму, культурному пессимизму, пониманию прогресса как диалектической борьбы или мистического предначертания и авторитарному высокому модернизму. Если мы считаем подобные идеи не просто вышедшими из моды, но и ошибочными, мы обязаны этим более совершенным научным и историческим подходам нашего времени.

Споры по поводу природы науки не ушли в прошлое с окончанием «научных войн» 1980-х и 1990-х, но продолжают определять ее место в американских университетах. Когда в 2007 году Гарвард пересматривал общие требования к образовательному процессу, предварительный доклад комитета разработчиков подавал изучение науки безо всякого упоминания о ее роли в системе человеческих знаний:

Наука и технологии непосредственно влияют на наших студентов множеством способов, как положительно, так и отрицательно. Им мы обязаны спасительными лекарствами, интернетом, более эффективными способами хранения энергии и цифровыми развлечениями; но они же дали нам ядерные боеголовки, биологические оружие, методы электронной слежки и экологические катастрофы.

В принципе, это правда, но точно так же можно сказать, что архитектура создала не только музеи, но и газовые камеры, а классическая музыка не только стимулирует экономическую активность, но и вдохновляла нацистов и так далее. Однако на другие дисциплины это странное сопоставление полезного и гнусного авторы не распространили, умолчав при этом, что у человечества есть убедительные причины предпочитать знания и технологии невежеству и суевериям.