Стивен Пинкер - Просвещение продолжается. В защиту разума, науки, гуманизма и прогресса

Другими словами, воззрения, определяющие сейчас нравственные и духовные ценности образованного человека, – это воззрения, данные нам наукой. Хотя научные факты сами по себе не заставляют нас принять те или иные ценности, они, несомненно, сужают диапазон выбора. Подрывая доверие к религиозным деятелям в вопросах реального мира, они заставляют сомневаться и в их праве на последнее слово в вопросах морали. Научное разоблачение теории о мстительных богах и оккультных силах компрометирует среди прочего обычаи человеческого жертвоприношения, охоты на ведьм, исцеления молитвой, испытания судом Божиим и преследования еретиков. Показывая бесцельность законов, управляющих Вселенной, наука заставляет нас взять на себя ответственность за свою жизнь, за благополучие нашего вида и всей нашей планеты. Тем самым она подрывает основы любой моральной или политической системы, опирающейся на представления о мистических силах, миссии, предназначении, диалектике, борьбе или финальном спасении. А в комбинации с парой вполне бесспорных соображений – что каждый из нас ценит cвое собственное благополучие и что все мы социальные существа, взаимодействующие друг с другом и способные договариваться о правилах поведения, – научные факты свидетельствуют в пользу защитимой этики, то есть таких принципов, которые в максимальной степени способствуют процветанию человека и других чувствующих созданий. Этот неотделимый от научного понимания мира гуманизм (глава 23) становится фактической моралью современных демократий, международных организаций и освобождающихся от предрассудков религий, а его неисполненные пока обещания определяют те нравственные императивы, которые стоят перед нами сегодня.

Хотя наука, ко всеобщему благу, все глубже проникает в нашу материальную, нравственную и интеллектуальную жизнь, культурные институты зачастую взращивают мещанское равнодушие к ней, перерастающее в презрение. Высоколобые журналы, в теории посвященные любым идеям, ограничиваются политикой и искусством, уделяя минимум внимания научным теориям и делая исключение лишь для политизированных вопросов вроде глобального потепления (и регулярных атак на сциентизм) [1171] В 2012–2013 годах журнал The New Republic опубликовал четыре статьи, разоблачающие сциентизм. Другие появились в Bookforum, The Claremont Review, The Huffington Post, The Nation, National Review Online, The New Atlantis, The New York Times и Standpoint. . Еще хуже относятся к науке на гуманитарных факультетах многих университетов. Студенты получают дипломы, имея совершенно никудышное представление о науке, а то, чему их учат, зачастую настраивает их против нее.

Самая часто рекомендуемая сегодняшним студентам книга о науке (помимо популярных учебников биологии) – это «Структура научных революций» (The Structure of Scientific Revolutions, 1962) Томаса Куна [1172] Согласно проекту Open Syllabus Project («Открытый Учебный План», http://opensyllabusproject.org/ ), проанализировавшему более миллиона учебных программ университетов, «Структура научных революций» стоит двадцатой в списке чаще всего используемых книг, намного обгоняя «Происхождение видов». Классический труд Карла Поппера «Логика научного исследования», предлагающий более реалистичную картину того, как работает наука, не входит даже в первые двести. . Типичная интерпретация этой классической работы подразумевает, что, вместо того чтобы целенаправленно приближаться к истине, наука всего лишь проводит время за разгадыванием головоломок, время от времени резко переходя к новой парадигме, что делает все ее прежние теории устаревшими и даже невразумительными [1173] Конфликт вокруг интерпретации идей Куна: Bird 2011. . Хотя сам Кун позже опроверг такое нигилистическое понимание своей книги, оно стало общим местом «второй культуры». Критик крупного интеллектуального журнала однажды объяснял мне, что мир искусства больше не рассматривает, «красиво» ли то или иное произведение, – по той же причине, что и ученые больше не говорят, что их теории «верны». Он был страшно удивлен, когда я его поправил.

Историк науки Дэвид Вуттон так оценивает нравы, царящие среди его коллег: «За годы, прошедшие с лекции Сноу о двух культурах, проблема только усугубилась; история науки, вместо того чтобы служить мостом между наукой и гуманитарным знанием, изображает ученых так, что они сами себя не узнают» [1174] Wootton 2015, p. 16, note ii. . Причина в том, что многим историкам науки кажется наивным воспринимать науку как поиск истинных объяснений мироустройства. В результате все, что они способны произвести на свет, напоминает комментирование баскетбольного матча балетным критиком, которому запрещено говорить, что игроки стараются забросить мяч в корзину. Я однажды присутствовал на лекции по семиотике нейровизуализации: лектор, историк науки, анализировал серию полноцветных динамических 3D-изображений мозга, непринужденно поясняя, что «якобы нейтральный и естественный научный взгляд потворствует определенным видам “Я”, которые восприимчивы к конкретной политической повестке, и тем самым переходит от положения объекта нейропсихологии к позиции внешнего наблюдения» и так далее. Все что угодно, кроме, черт возьми, самого очевидного, а именно что визуализация помогает понять, что творится в мозге [1175] J. De Vos, “The Iconographic Brain. A Critical Philosophical Inquiry into (the Resistance of) the Image,” Frontiers in Human Neuroscience, May 15, 2014. Это не тот лектор, которого слушал я (текст его выступления недоступен), но содержание, по сути, то же. . Многие «исследователи науки» посвящают свои карьеры невразумительным рассуждениям о том, как весь институт науки служит лишь оправданием для угнетения. В качестве примера приведу такой вклад в решение острейшей проблемы современности: