Стивен Пинкер - Просвещение продолжается. В защиту разума, науки, гуманизма и прогресса

С тех пор как примерно пять тысяч лет назад возникли первые государства, человечество старалось лавировать между насилием анархии и насилием тирании. Когда поблизости не оказывается правительства или сильного соседа, племена обычно вязнут в круговерти набегов и стычек, смертность в которых превосходит показатели современных обществ даже в самые кровопролитные периоды их истории [578] Высокий уровень насилия в догосударственных обществах: Pinker 2011, chap. 2. Недавние оценки, подтверждающие такую разницу: Gat 2015; Gómez et al. 2016; Wrangham & Glowacki 2012. . Прекращая междоусобное насилие, первые правительства замиряли подданных, но устраивали собственный террор: рабство, гаремы, человеческие жертвоприношения, казни без суда и следствия, пытки и обезображивание инакомыслящих и выбивающихся из общего ряда [579] Ранние деспотии: Betzig 1986; Otterbein 2004. Библейские тираны: Pinker 2011, chap. 1. . (В Библии в избытке подобных примеров.) Деспотии существовали во все времена, и не только потому, что быть деспотом – приятная работенка для того, кому удалось ее заполучить; дело в том, что с точки зрения простого человека альтернатива выглядела еще хуже. Мэтью Уайт, называющий себя некростатистиком, смог оценить число жертв сотни кровавейших эпизодов за 2500 лет истории человечества. Изучив получившийся список на предмет закономерностей, он первым делом отметил:

Хаос смертоносней тирании. Массовые побоища чаще случались по причине кризиса власти, а не в ходе осуществления властных полномочий. Деяния горстки диктаторов вроде Иди Амина и Саддама Хусейна, которые, злоупотребляя абсолютной властью, убивали людей сотнями тысяч, бледнеют на фоне последствий гораздо большего числа ужасающих потрясений наподобие Смутного времени [в России начала XVII века], Гражданской войны в Китае [1926–37, 1945–49] и Мексиканской революции [1910–20], где ни у кого не было достаточно силы, чтобы остановить гибель миллионов [580] White 2011, p. xvii. .

Демократию можно считать формой правления, которая проходит меж двух огней, применяя ровно столько силы, сколько нужно, чтобы помешать людям мучить друг друга, но при этом не начать мучить их самой. По-настоящему демократическое правительство позволяет людям жить в безопасности, не подвергаясь насилию анархии, и при этом пользоваться свободой, не страдая от насилия тирании. По одной только этой причине демократию можно считать важнейшим фактором процветания человечества. Но это не единственная причина: скорость экономического роста в демократиях выше, они реже воюют и устраивают геноцид, их граждане здоровее, лучше образованы и практически не знают голода [581] Экономики демократий растут быстрее: Radelet 2015, pp. 125–29. Заметьте, что эта разница может маскироваться тем фактом, что бедные страны развиваются быстрее богатых, будучи, как правило, менее демократичными. Демократии реже воюют: Hegre 2014; Russett 2010; Russett & Oneal 2001. В демократиях гражданские войны не так кровопролитны (хотя и не обязательно случаются реже): Gleditsch 2008; Lacina 2006. В демократиях реже происходит геноцид: Rummel 1994, pp. 2, 15; Rummel 1997, pp. 6–10, 367; Harff 2003, 2005. В демократиях не бывает голода (с некоторыми оговорками): Sen 1984; Devereux 2000. У граждан демократических стран крепче здоровье: Besley 2006. Граждане демократических стран лучше образованны: Roser 2016b. . Если со временем мир становится более демократическим – это, безусловно, прогресс.

И мир действительно стал более демократическим, хотя этот процесс не был плавным и непрерывным. Политолог Сэмюэл Хантингтон разбил историю распространения демократии на три волны [582] Три волны демократизации: Huntington 1991. . Первая из них поднялась в XIX веке, когда начало казаться, что увенчался успехом великий эксперимент Просвещения – американская конституционная демократия с ее ограниченной государственной властью. Ряд стран, в основном в Западной Европе, начали повторять этот эксперимент, приспосабливая его к местным условиям, и в 1922 году число демократий достигло двадцати девяти. Конец первой волне положил фашизм, так что к 1942 году демократий осталось всего двенадцать. С поражением фашизма во Второй мировой войне набрала силу вторая волна: колонии обретали независимость от европейских империй, и в 1962 году признанных демократий было уже тридцать шесть. Тем не менее европейские демократии оставались зажаты между покорными СССР диктатурами Восточной Европы и фашистскими диктатурами в Португалии и Испании на юго-западе континента. Сама вторая волна тоже вскоре откатилась под натиском военных хунт в Греции и Латинской Америке, авторитарных режимов в Азии и коммунистических переворотов в Африке, на Ближнем Востоке и в Индокитае [583] Отступление демократии: Mueller 1999, p. 214. . К середине 1970-х перспективы демократии выглядели незавидно. Канцлер ФРГ Вилли Брандт сетовал, что «Западной Европе можно рассчитывать разве что еще на 20 или 30 лет демократии; после этого, оставшись без руля и ветрил, она будет затоплена обступившим ее морем диктатур». Американский сенатор и социолог Дэниел Патрик Мойнихэн придерживался того же мнения: