Борис Кипнис - Непобедимый. Жизнь и сражения Александра Суворова

– Садись, слушай и перескажи его высочеству, что я буду говорить. – Князь начал свой разговор о тогдашней политике всех дворов. Говоря об Англии, он сказал: сия держава старается поддерживать только вражду против Франции всех прочих государств, дабы не дать ей усилиться, ибо одна Франция может соперничествовать с Англиею на морях; политика ее лукава. В доказательство тому князь Суворов привел, что английское министерство, завидуя успехам нашей армии в Италии, домогалось и интриговало, чтобы оная послана была в Швейцарию, где, по малолюдству своему, армия наша могла погибнуть. Сверх того, английский флот, блокировавший Геную, допустил французскому гарнизону, там находящемуся, морем получить и секурс [2366] Подкрепление. и продовольствие. – Австрийская политика, – продолжал он, – самая вероломная и управляемая врагом своего отечества Тугутом, который вместо того, чтобы действовать на защиту лишенных престола королей, своих союзников, вздумал делать приобретения из завоеванных нами у неприятеля городов и провинций. Гофкригсрат, мой злейший неприятель, предписал мимо меня генералу Меласу на всяком взятом нами у неприятеля городе выставлять австрийский императорский герб, но я ему воспротивился. Один наш император поступает, как прилично высокому союзнику, безо всяких видов корысти и из единого похвального подвига, чтобы восстановить и храм Божий и престолы царей. Сию монаршую волю мы, кажется, сколько могли, исполнили. Я сделался стар и слаб, – присовокупил он, – и одной прошу милости у всемилостивейшего государя моего, чтобы отпустил меня домой. Мы увидим, что будет с австрийцами, когда бич их Бонапарте возвратится в Европу.

Генералиссимус еще со мной несколько времени говорил, но что я мог вспомнить, кажется, было самое интересное из его разговора» [2367] Комаровский Е. Ф. Записки графа Е. Ф. Комаровского. – СПб., 1914. – С. 88. .

Все, о чем вспоминает мемуарист, очень тесно перекликается с мыслями о политике Англии и Австрии, высказанными Суворовым в письмах к Растопчину 20 и 27 января 1800 г., написанных с дороги уже по выступлении из Чехии к родным пределам [2368] Суворов А. В. Документы. – М., 1953. – Т. 4. – С. 446, 447. . Эти письма, равно как и изложение беседы, записанное Комаровским, можно считать последним стратегическим анализом, данным полководцем на самом пороге смертельной болезни. Сам того не зная, он нанес ей предварительное свидание 27 января 1800 г., об этом всего одна строчка из письма все тому же Ростопчину:

«Я возвратился с места, где скончался Лаудон; пролил на нем слезы, жребий смертных» [2369] Там же. С. 447. .

Посещение гробницы знаменитого полководца было не случайным: Суворов хорошо знал боевые подвиги Г. Э. Лаудона в Семилетнюю и вторую Турецкую войны, ценил его, иногда сравнивал его карьерные успехи со своими. Бог весть какие чувства и переживания теснились в усталой груди генералиссимуса, когда глядел он на пышную гробницу, в которой покоились бренные останки фельдмаршала.

Вскоре, будучи в Кракове, наш герой тяжело занемог. Насмешница-судьба поразила его именно там, где летом 1772 г. он, принудив капитулировать гарнизон краковского замка, поставил точку в войне с барскими конфедератами, после чего и последовал первый раздел Речи Посполитой. Свое славное военное поприще закончил он там, откуда высоко взлетел, став впервые известен в России, Польше и Франции. Генералиссимусу стало плохо 25 января на подъезде к Кракову. Там сдал он командование Розенбергу, из древней польской столицы впервые написал Д. И. Хвостову о тяжелом состоянии и заговорил о возможной кончине:

«Вам далее скажут – мне недолго жить, кашель меня крушит, присмотр за мною двуличной. О основании собственного моего положения на остаток дней моих. Но, как раб, умираю за отечество [2370] То есть как гражданин за свою родину. и, как космополит, за свет [2371] Как человек (тогда космополитом называли человека высокой гражданственности, служащего человечеству). » [2372] Суворов А. В. Документы. – М., 1953. – Т. 4. – С. 449. .

Высокие мысли в этом письме перемешаны с обычными житейскими заботами, говорящими, как тесно связан он с делами мира. Это двойственное настроение будет сохраняться во всех дошедших до нас последних письмах полководца.

Из Кракова поспешил Суворов в свои кобринские деревни. Там в начале февраля слег он окончательно. Болезнь усиливалась, он очень ослаб:

«Сухопутье меня качало больше, нежели на море. Сверх того тело мое расцвело: сыпь и пузыри – особливо в згибах, здесь я лекаря нашел, он мне обещает исправить чрез неделю, я бы согласился и на две» [2373] Суворов А. В. Документы. – М., 1953. – Т. 4. – С. 449. .