Лев Кокин - Пути в незнаемое

Несколько лет тому назад мне довелось посетить Данию — маленькую, спокойную, гостеприимную и тихую Страну Добрых Людей. Я познакомился там с одним архитектором, страстным любителем живописи, и был приглашен к нему в гости на рождество — самый большой праздник и самое значительное событие в году, ради которого откладываются все дела и жизнь датчанина наполняется веселой и волнующей суетой — предпраздничными покупками, устройством маскарадов и елок, приемом гостей. В Копенгагене повсюду появились фигуры козлов, артистически сделанных из соломы, — символ древнего языческого праздника Юль, совпадавшего по времени с рождеством. Языческие козлы мирно уживаются теперь с обрядами христианской церкви.

Сидя за большим столом, на котором горели длинные белые свечи, наполнявшие воздух приятным, чуть душным теплом, насыщенным ароматом хвои, мы говорили о живописи, о символике искусства. Хозяин дома сказал, что в связи с нашей беседой ему очень хотелось бы показать мне одну из картин — лучшую, как он считал, в его собрании. После ужина мы прошли в комнату на втором этаже, где я увидел довольно большое — приблизительно 0,8×2 метра — полотно вертикального формата, заключенное в простую гладкую раму.

Картина представляла нечто странное. На глубоком, темно-коричневом, почти черном фоне, напоминавшем знаменитые тона на полотнах Рембрандта, были разбросаны неопределенной формы серые пятна, то плотные и отчетливые, похожие на большие хлопья кружащегося в воздухе пепла, то бледные и расплывчатые, словно струи табачного дыма.

Я стоял перед картиной в полном недоумении. Покивав головой и невнятно пробормотав, что это действительно очень интересно, я перестал изучать изображенные на холсте серые пятна и, расфокусировав глаза, рассеянно посмотрел на картину, окинув ее взглядом как нечто целое.

В тот же момент я вздрогнул от ужаса.

Из путаницы пятен, утративших теперь свои очертания и превратившихся в мерцающую пелену, на меня глянула кошмарная черная фигура, которая мгновенно исчезла, как только я попытался всмотреться в нее: передо мной снова были серые пятна — и ничего больше…

Опять, уже совершенно сознательно, я посмотрел сквозь картину — так, как смотрел бы в окно на далекое море. И снова мелькнуло жуткое — неопределенное и неуловимое — очертание темной фигуры, возникшей, казалось, уже в другом месте и снова исчезнувшей под отделившимися от фона серыми пятнами.

— Что это? — спросил я.

— The fear — страх…

Страх… Художник изобразил страх, абсолютно точно уловив самую его сущность. Ибо настоящий страх — слепое, первобытное чувство — возникает у нас при столкновении с непонятным, с чем-то неосознанным и темным. Здесь, по-видимому, действует древний инстинкт самосохранения, заставляющий человека отступать перед неведомым, перед тем, в чем может скрываться смертельная опасность. Художник, написавший картину (Хаббард — ничего не говорившее мне имя), оказался тонким психологом, сумев найти удивительно точный зрительный образ для такого отвлеченного понятия, как страх.

Физику наших дней на каждом шагу приходится сталкиваться с необходимостью описания реального, но недоступного непосредственному восприятию мира. Связанное с этим возникновение многих абстрактных понятий, не имеющих классических аналогов, привело к величайшей революции в человеческом сознании. Проникновение в область совершенно невероятных с точки зрения «здравого смысла» явлений привело к построению существенно новой картины мира. Понадобился пересмотр привычных представлений о нем, глубокая реформа основных, казалось бы незыблемых, законов естествознания. Наиболее значительные события, которые привели к возникновению новой физики, разыгрались в течение трех первых десятилетий нашего века и были связаны с появлением теории относительности и квантовой механики — науки, рассматривающей явления микромира.

Я не случайно обращаю внимание читателя на специфические, никогда ранее не встречавшиеся трудности, которые возникают при попытке описания мира атомов. Эти вопросы имеют глубоко принципиальный характер и в значительной мере определяют место, которое мыслящий человек занимает во вселенной. Квантовая механика отчетливо обозначила границы, за которыми оказываются неприменимыми обычные представления о вещах и явлениях, где единственным орудием исследования становится математика, тот, по выражению Гиббса, «язык природы», который только и позволяет овладевать абстрактными понятиями, лежащими в основе новой науки.