Дан Хили - Гомосексуальное влечение в революционной России. Регулирование сексуально-гендерного диссидентства

Начало научному изучению этой темы положили литературоведческие и культурологические исследования Саймона [Семена Аркадьевича] Карлинского 14. В своих последних статьях он обобщил собранный материал, исходя из трактовки советского режима 1920—1930-х годов как тоталитарного. Этот анализ был по достоинству оценен в посткоммунистической России, где работы исследователя появились как в широкой прессе, так и в изданиях геев 15. Российские публикации С. Карлинского открыли долгожданные исторические перспективы для наиболее инициативных лесбиянок и геев, а также для более широкой аудитории бывшего Советского Союза. Западные авторы, даже придерживавшиеся противоположных С. Карлинскому взглядов, тем не менее опираются на его тексты 16.

Однако исследования С. Карлинским советской гомосексуальности создали некоторые проблемы для историков царизма и советского общества. Его объяснение, в силу каких причин мужеложство (sadomy) 6 6 [В английском оригинале — слово «sodomy»; англо-русские словари дают два его значения: «педерастия»; «гомосексуализм». В «Дополнении к Большому англо-русскому словарю» (М., 1981) введено еще одно значение: «скотоложество».] как преступление не было включено в Уголовные кодексы Российской Федерации 1922 и 1926 годов, и его трактовка политических и медицинских взглядов на однополую любовь в период декриминализации мужеложства в Советском Союзе (1922—1933), основывались на ограниченном круге опубликованных документов. Эти выводы были продиктованы «тоталитарным подходом», к тому же не учитывающим многообразия русских радикальных традиций и революционных утопических мечтаний 17. С. Карлинский утверждает, что, отменяя в 1917 году царские уголовные статуты, большевистские вожди вовсе не задумывали легализации гомосексуальности. По его мнению, декриминализация мужеложства в 1922 году — следствие пренебрежения или недосмотра 18. Этот подход порочит русскую социал-демократию как беззаконную, деспотичную и анахронично-гомофобную. Но наш исследователь упустил из виду простую истину: большевики очевидным образом старались удалить из книг всякое упоминание о мужеложстве. С. Карлинский либо игнорирует, либо неполно очерчивает медицинский, законодательный и социальный контексты, в рамках которых большевики обдуманно предпочли легализовать мужеложство между согласившимися на него взрослыми [мужчинами] 19. С. Карлинский представляет отношение советской медицины к однополой любви как к банальной «болезни» («morbidizing») и потому враждебное геям. Его самая известная работа дает чрезвычайно упрощенную картину медицинских воззрений, рождая искаженные представления о том, какую цель ставили перед собой врачи и чего они достигли 20.

Начиная с Мишеля Фуко (Foucault, Michel; 1926—1984) историки смогли представить широкий спектр медицинских взглядов на однополую любовь, что способствовало лучшему пониманию вопроса. Научные дискурсы выявили «гомосексуалистов» с языком и идентичностью, которыми эти «пациенты» часто манипулировали в целях, противоположных намерениям медицинских экспертов. Многочисленные гомосексуальные эмансипаторы начала [прошлого] века, некоторые из научной среды, использовали медицинские теории гомосексуальности, чтобы отстоять свои права 21. Взгляды на однополую любовь как на болезнь были распространены не только в научном сообществе, подверженном давлению царя или комиссара, но циркулировали и в более широких массах, оказывая влияние как на царскую, так и на революционную Россию. Недавние исследования дореволюционной медицины создают предпосылки для понимания происхождения взглядов советских врачей на половые «извращения» («perversions») 22. Предпосылки советских воззрений на «гомосексуализм» можно проследить по богатой литературе, посвященной судебной медицине и психиатрии царской России, а также по еще не исследованным архивным уголовным делам. Последние работы по истории советской медицины освещают специфи-ку русского подхода, врачебной среды и влияния иностранных коллег и идей 23. До сталинской рекриминализации мужеложства в 1933 году советский режим допускал многообразие точек зрения в изданиях, связанных с публикациями исследований по данной проблематике. До этого момента юристы, врачи и марксистские толкователи относились толерантно к одним формам «гомосексуализма», но с опасением — к другим. Большевики выделяли отдельные социальные группы (например, русских ортодоксальных (православных) попов или некоторых среднеазиатских мужчин), которые под влиянием закостенелых обычаев или быта вступали в нежелательные однополые отношения. Одновременно ряд русских медицинских экспертов и некоторые из «гомосексуалистов» интерпретировали риторику сексуальной революции в эман-сипаторском духе 24. Отношение советской власти к однополой любви не было ни столь однозначным, ни столь гомофобным, как утверждает С. Карлинский. Более того, пристальное внимание к этой проблеме важно не только для уяснения, пошла ли русская революция на благо «геям», но и для выявления подчас не артикулированных большевиками воззрений на гендер и сексуальность. Эти представления были теми «инструментами», что использовались при строительстве социалистического общества.