Рации милиционеров говорили:
— К тебе колонна идет с моста, рассредоточь ее, чтоб одинаковые лозунги рядом не стояли.
На трибуну поднялся какой-то человек и сказал:
— Техническая проверка,— и стал говорить в микрофон числительные: 235, 236, 237…
— Он что, погибших считает? — тихо сказала рядом со мной пожилая женщина в черном. — Ему еще долго считать.
Такие люди, как эта женщина, в толпе были, и их было довольно много. Они пришли в одиночку, а не с трудовым коллективом, потому что им жалко детей, а не потому, что велел начальник, у них не было флагов в руках, они были одеты в траур, а не в веселенькие желтые майки. Они не кричали, не смеялись, не трепались по мобильному телефону, они плакали.
Митинг начался с минуты молчания. Многие люди, сидевшие на бордюрах, во время минуты молчания не сочли нужным встать, но тишина была впечатляющей. А после тишины стал выступать телеведущий Владимир Соловьев. И он хорошо говорил. Он говорил, что мы должны подумать о тех, кому нужна наша помощь. Он говорил:
— Ну почему за это никто не отвечает? Кто-нибудь ответит, почему жив до сих пор Басаев?
Он говорил, что террористы заставляют нас жить по придуманным ими правилам. Он говорил, что в Москве никогда не было такой национальной розни и теперешняя национальная рознь в Москве есть наша уступка террористам.
Казалось, что вот сейчас, вопреки этой лозунговой и флаговой показухе, вокруг прозвучат-таки слова, которые хотелось бы говорить и слышать мне, этой незнакомой женщине рядом со мной и всем остальным людям, пришедшим на Васильевский спуск без рекламной продукции и в трауре.
Но куда там. Артист Константин Райкин говорил, что мы должны сплотиться, покончить с нашим разгильдяйством, и не говорил почему-то, что надо покончить с разгильдяйством силовых органов.
Поэтесса Дина Мамчуева сказала, что в Беслане погибли дети, чистые души, цветы жизни, ангелы. На слове «ангелы» женщина рядом со мной стала вытирать слезы, а девушка, державшая плакат «Враг будет разбит, победа будет за нами» стала звонить домой и говорить, что освободится еще часа через полтора. А поэтесса продолжала, обращаясь к президенту Путину и завывая немножко:
— Я понимаю, как трудно быть президентом России! — Она говорила с таким пафосом, будто президентом России быть труднее, чем матерью бесланского школьника.— Но, уважаемый Владимир Владимирович, через великие испытания проходят только избранные, и под вашим руководством…
(…)
Панюшкин В. Свистать всех на спуск // Коммерсант. 2004. № 166. 8 сентября. [Электронный ресурс].— Режим доступа: http://www.kommersant.ru/doc/503684.
Кто антагонист и протагонист в этом репортаже? Антагонист — организаторы митинга и заказчики — власти. Какова их позиция? Власти хотят успокоить людей и навязать свой контекст происходящего: «Мы скорбим вместе с народом и заботимся о том, чтобы решить проблему» (делают вид, что защищают наши «базовые ценности»). Другая позиция (протагонист) — позиция журналиста, который выступает в роли представителя своих читателей и видит, что власти занимаются показухой, не решая проблемы, и ради этой показухи согнали тысячи людей на площадь. Здесь конфликт проявляется как столкновение разных видений реальности.
Как это отражается на действиях журналиста? Он собирает в текст только те сцены, которые показывают столкновение этих позиций. Его детали и его цитаты — работают на демонстрацию конфликта. Почему было важно показать читателю женщину, которая даже не читала своего плаката, стоя на митинге, и единственное ее желание — выпить? Потому что женщина эта иллюстрирует характер публики, присутствующей на этом митинге: публике наплевать на повод митинга — теракт. То есть эта сцена иллюстрирует главную мысль текста: под предлогом борьбы с терроризмом людей согнали на митинг в поддержку курса власти. Вот еще примеры «столкновения позиций»:
На слове «ангелы» женщина рядом со мной стала вытирать слезы, а девушка, державшая плакат «Враг будет разбит, победа будет за нами» стала звонить домой и говорить, что освободится еще часа через полтора.
Артист Константин Райкин говорил, что мы должны сплотиться, покончить с нашим разгильдяйством, и не говорил почему-то, что надо покончить с разгильдяйством силовых органов.
А теперь попробуйте найти в тексте хоть одну цитатку, хоть одно действие, хоть одну детальку, которая бы конфликт не описывала. Ни описаний погоды здесь нет. Ни описания центра Москвы. Ни еще каких-то разговоров, которые конечно же там происходили. Все, что отобрал журналист, пошло в дело. Женщина не просто плачет. Она плачет ПО ПОВОДУ слов с трибуны. Если рядом с вами в репортаже кто-то плачет — сцена с плачущим человеком окажется в вашем тексте ТОЛЬКО в том случае, если эти слезы (как, впрочем, и смех) будут иметь отношение к конфликту текста.
Читать дальше