Кассия Сен-Клер - Тайная жизнь цвета [litres]

Юношам-туарегам в Северной Африке во время обряда инициации – перехода во взрослость – вручают особые головные уборы-шарфы тагельмусты , окрашенные в цвет индиго. Наиболее авторитетные члены племени носят самые яркие оттенки индиго; для получения столь славного и благородного цвета ткань окрашивают и отбивают несколько раз [474].

Высокая ценность индиго сделала его одним из краеугольных элементов мировой коммерции очень давно – об этом говорят и древнейшие сохранившиеся торговые документы, и исследования. Богатейшие римляне могли импортировать индиго по цене в 20 динариев за фунт, что было примерно в 15 раз больше среднедневного заработка (цены на индиго были настолько высоки, что некоторые купцы, очевидно, рисковали торговать и контрафактным пигментом, сделанным из голубиного помета) [475]. Стоимость ценного товара возрастала и из-за препятствий на торговых путях. До того как Васко да Гама провел свой корабль мимо мыса Доброй Надежды и открыл альтернативный морской путь на Восток, товары путешествовали на Запад посуху через страны Ближнего Востока или вокруг Арабского полуострова. Эти маршруты были непредсказуемыми, сложными для навигации; в странах, через которые они проходили, нередко возникали войны и восстания, а многочисленные правители облагали торговые караваны всевозможными пошлинами, так что к концу путешествия цена на товар взлетала до небес. Препятствиям было несть числа. В 1583 году падеж верблюдов из-за жесточайшей засухи практически парализовал караванную торговлю. Некий британский купец едва не вызвал международный скандал в индийской Бейяне, перебив цену, предложенную матерью императора за «двенадцать повозок с грузом индиго». По пути на Запад купец потерял весь свой драгоценный груз – и жену – в Багдаде [476].

Европа не сразу пристрастилась к импортному индиго – в основном из-за противодействия местных производителей пигментов из вайды, – но рост колониализма в XVI–XVII веках и перспективы огромных барышей позволили преодолеть это сопротивление; торговля индиго стала почти неистовой.

Всего за один 1631 год семь голландских кораблей привезли в Европу 333 545 фунтов индиго – стоимость такого груза была эквивалентна 5 тоннам золота ( см. здесь). Через океан, в Новом Свете испанцы начали производство индиго в промышленных масштабах, захватив в 1524 году Гватемалу; вскоре индиго стал главной статьей экспорта оттуда [477].

Новые торговые пути вместе с широким применением рабского и подневольного труда в Новом Свете и в Индии привели к снижению цен. Армии начали использовать индиго для окраски униформ. Великая армия Наполеона, например, использовала 150 тонн краски в год [478]. Французские пехотинцы носили брюки, окрашенные мареной или ализариновым красным ( см. здесь), до начала Первой мировой войны; их заменили индиговыми, когда поняли, что в красных брюках они представляют собой слишком хорошие цели. Естественно, после того, как Уильям Перкин в 1856 году открыл секрет анилиновых красок, появление искусственного индиго стало лишь вопросом времени. Но только через 30 лет после открытия Перкина немецкий химик Адольф фон Байер с финансовой помощью от немецкого концерна BASF, обошедшейся химическому гиганту в 20 млн золотых марок, вывел на рынок «чистый индиго».

Некогда бывший, наравне с имперским пурпуром ( см. здесь), предметом роскоши индиго стал цветом рабочих «синих воротничков» – и не только в Европе, но и в Японии, и в Китае, где серовато-синие «френчи Мао» в XX веке носили практически все мужчины [479]. Как ни странно, эта ассоциация с одеждой рабочих классов обеспечила индиго непреходящее наследие, физическим воплощением которого стали синие джинсы [480]. Пик популярности джинсов, пришелся на 2006 год, но и в 2011 году эта отрасль оценивалась в 54 млрд долларов [481]. Джинсы стали неотъемлемой частью современного гардероба еще в 60-х годах XX века, они, как говорил Джорджо Армани (по утверждению тех, кто не устает его цитировать), «представляют демократию в мире моды». В них вы везде чувствуете себя как дома, вас везде примут и поймут.

Где-то между 1704 и 1706 годами в одной обшарпанной берлинской каморке красильщик и алхимик Иоганн Якоб Дисбах готовил партию своего «фирменного» карминово-красного лака (вид краски на основе растительного пигмента и инертного связующего вещества или морилки) ( см. здесь). Химический процесс, в котором принимали участие железный купорос и поташ (углекислый калий), был достаточно простым. Но в тот день в самый последний момент Дисбах сообразил, что поташ у него закончился. Он докупил необходимое у соседнего торговца, но что-то пошло не так – после добавления поташа смесь не стала ярко-красной, как должна была; она получилась бледно-розовой. Озадачившись, Дисбах попробовал выпарить ее. Его «красный лак» сначала стал пурпурным, а потом – темно-синим.