Кассия Сен-Клер - Тайная жизнь цвета [litres]

Возможно, лорд Маунтбеттен думал как раз об этом, когда заметил, как реквизированный в компании Union-Castle лайнер, все еще в своей гражданской окраске, растворяется в закатных сумерках гораздо раньше остальных кораблей конвоя. Он твердо решил, что фирменный цвет корпуса «от Union-Castle» – именно тот камуфляж, который так нужен флоту. Несмотря на то что днем этот цвет бросался в глаза, на рассвете и на закате – самых опасных периодах, когда на корабли нападали чаще всего, – тусклый лиловатый оттенок, казалось, превращал корабль в невидимку. Вскоре все эсминцы в его эскадре были выкрашены в умеренный серый с добавкой венецианского красного – оттенок, который быстро получил прозвище маунтбеттеновского розового.

Другие капитаны последовали примеру Маунтбеттена, и этот цвет вполне мог бы стать официальным камуфляжем британских ВМС, если бы не чиновники из отдела маскировки Адмиралтейства. Они начали тотальную проверку всех возможных видов маскирующей окраски. Вскоре официальным камуфляжем флота Его Величества стал приглушенный сине-стальной на основе раскраски времен Первой мировой.

Неизвестно, тестировало ли Адмиралтейство маунтбеттеновский розовый; нет записей и о том, как моряки относились к постоянно менявшемуся камуфляжу своих судов. Однако мы точно знаем, что как раз к тому времени, когда маунтбеттеновский розовый был вытеснен с флота в 1942 году, многие убедились в его эффективности. Одна из сохранившихся историй неоспоримо свидетельствует о превосходном качестве маскировки, которой обеспечивала эта окраска. В последние месяцы 1941 года легкий крейсер «Корабль Ее Величества „Кения“», прозванный «Леди в розовом» за свой колер, попал под сильный огонь неподалеку от острова Вогсёй у берегов Норвегии. Несмотря на безостановочный обстрел из двух орудий, длившийся несколько минут, крейсер вышел из-под огня, получив только незначительный урон и не потеряв никого из команды. Этот бой доказал – по крайней мере, с точки зрения некоторых, – что ВМС Его Величества требовался именно такой камуфляж.

Предреволюционная Франция пестрела цветами с невероятно звучными названиями. Сочетание салатовых и белых полос, например, называлось «резвая пастушка». Другие популярные оттенки включали «нескромные ламентации», «высокую репутацию», «сдержанный вздох» и «химеры» [264]. Тогда, как и сейчас, следование последней моде обозначало статус, богатство и чувство стадной причастности к высшей касте – блистающим драгоценностями царедворцам французского королевского двора. В этой напыщенной – и пустой – суете цветом сезона стал пюс, или цвет раздавленной блохи.

К лету 1775 года 20-летняя Мария-Антуанетта уже год была королевой Франции, но ее правление нельзя было назвать ни удачным, ни счастливым. Весной волна бунтов из-за повышения цен на муку, названная «мучной войной», охватила страну, и королева-иностранка быстро превратилась в объект презрения и ненависти. Досужие сплетники рассказывали о ее увлечении азартными играми, костюмированных пасторалях в ее дворце Малый Трианон в Версале, размере ее гардероба, ломившегося от несказанно дорогих платьев и шляпок. Для голодающих подданных такое расточительство было чрезвычайно оскорбительным. Встревоженная известиями из Франции, мать молодой королевы, грозная императрица Австрии Мария-Терезия осыпала дочь предостережениями, укоряя ее в письмах за «экстравагантные наряды» и предупреждая, что та «катится в пропасть». «Королева, – писала она, – только принижает себя… подобным расточительством, особенно в такое тяжелое время» [265]. Но молодая королева пропускала все увещевания мимо ушей.

Ее муж, король Франции Людовик XVI, чувствуя, что увлечение жены нарядами становится опасно неуместным, был далек от восхищения, обнаружив ее как-то примеряющей новое люстриновое (сделанное из пышной шелковой тафты) платье странного цвета – где-то между коричневым, розовым и серым. Будь он в тот момент более галантным, он бы, вероятно, назвал этот цвет оттенком «увядшей розы», но тогда он ограничился сравнением этого цвета с couleur de puce – блошиным цветом [266].

Но если Людовик пытался такими словами пристыдить жену, его красноречие обернулось против него же. «На следующий день, – вспоминала баронесса д’Оберкирх, – все леди двора облачились в „пюс“: старый пюс, молодой пюс, ventre de puce [блошиное брюшко], dos de puce [блошиная спинка]» [267]. В письме своей дочери летом того года леди Спенсер писала, что пюс «стал униформой в Фонтенбло, единственным цветом, который можно было носить» [268].