Валерий Полищук - Пути в незнаемое

— Ну, и что будем делать? — спросил Витя.

Я молчал, потому что пребывал в полной растерянности. Потом приоткрыл дверцу термостата, взял зажим и намертво пережал резиновую трубку, ведущую от выходной камеры модели к капилляру.

— Теперь чудес не будет, — сказал я, закрывая крышку термостата. — Пойдем покурим, надо подождать, пока температура не стабилизируется.

Дверь лаборатории, обитая старым дырявым дерматином, выходила прямо на чердак церкви, в котором всегда стоял полумрак, слабо рассеиваемый единственной сорокасвечовой лампочкой. Рядом с дверью на засыпанном шлаком полу стояло старое пожарное ведро, куда мы бросали окурки. Здесь же проходила толстая труба отопления, укутанная цементной оболочкой. Поверхность трубы была теплой, и сидеть на ней было очень уютно.

Мы закурили.

— Евгений Семенович, — вдруг спросил Витя, — а на фига нам все это, а?

— Ты что имеешь в виду? — спросил я, хотя уже догадывался, какая проблема волнует моего лаборанта.

— Ну, я понимаю, узнаем мы, как жидкость там течет, в этой тонкой щели, а зачем?

— Чтобы знать, — сказал я. — Ты пойми, до нас с такими щелями никто не работал… А вдруг там все будет по-другому?

— Да понимаю я все, — обиделся Витя. — По-другому или не по-другому — какая разница? Нефти, что ли, от этого станет больше?

— Вряд ли, — пожал я плечами.

— Так вот я и говорю, если пользы никакой, тогда — зачем?

— Просто интересно, и все… — сказал я.

Витя презрительно махнул рукой, и, не окончив нашего философского спора, мы направились к установке.

Мерно щелкало реле, гудел вентилятор, лабораторный термометр, который мы специально поместили рядом с расходомером, показывал двадцать градусов. Я отвинтил колпачок и ввел пузырек. Когда навинчивающийся колпачок стал давить на пробку, резина прижалась к отверстию, пузырек переместился в тонкую часть капилляра, где и застыл.

— Все, — сказал я, — чудеса окончены. С этого места он теперь не сдвинется во веки веков.

— Если аллаху будет угодно, — добавил Витя, скептически наблюдая за моими действиями. Он был убежден, что мои толстые пальцы не приспособлены к обращению с деликатными приборами.

Я настроил компаратор так, чтобы левый мениск пузырька совпадал с нитью окуляра, и, сняв показания нониуса, записал их в журнал.

— Посмотрим через полчаса, — сказал я и выключил лампочку осветителя.

Полчаса мы не могли найти себе места, ходили «на трубу», флиртовали с самой интересной женщиной лаборатории — лаборанткой Лялей, жевали принесенные из дома бутерброды. В назначенное время я включил осветитель. Пузырька не было. Перемещая тубус микроскопа влево, я определил, что мениск за это время продвинулся на четыре с половиной миллиметра. Витя записал показания в журнал, и мы снова отошли от установки. Через полчаса пузырек ушел на четыре и две десятых миллиметра. Мы решили во что бы то ни стало дождаться момента, когда он остановится (не остановиться он не мог!) и с перерывами в полчаса снимали показания. Вопреки здравому смыслу пузырек двигался с приблизительно постоянной скоростью.

Подошел Сергей Сергеевич.

— Что у вас тут происходит? — строго спросил он, глядя на мои странные манипуляции с отключенным от установки расходомером.

— Да вот, — говорю я растерянно, — пузырек никак не устанавливается.

— Какой пузырек? — В свое время я показывал Сергею Сергеевичу схему будущей установки, но он ее, видимо, либо не понял, либо просто забыл.

— С расходомером чудеса какие-то происходят, — объясняю я ситуацию. — Он уже почти весь день отключен, а все время фиксирует расход…

— Какая величина расхода? — интересуется заведующий.

Я быстро прикинул на линейке:

— Что-то около пяти десятитысячных кубика в секунду.

— Это очень мало, — обиженно сказал заведующий, как будто выражая неудовольствие, что мы его беспокоим по поводу таких ничтожных величин. Потом подумал немного и возвел глаза к портрету своего кумира. — «Все перемены, в натуре встречающиеся, такого суть состояния, что, сколько от одного тела отнимется, столько присовокупится к другому», — начал он торжественным голосом, подняв кверху палец с массивным желтым ногтем, — «так, ежели убудет где несколько материи», — продолжал Сергей Сергеевич, — «то умножится в другом месте». — Закончив цитату, он продолжал стоять со вздетой вверх рукой, глядя на портрет, как священник глядит на икону.

— А как же аннигиляция материи? — не выдержал я.