— Генерал, — отвечал Круазье, который с трудом выучил десяток-другой арабских слов, — когда я собирался снести голову этому человеку, мне показалось, что он предлагает обменять его на одного пленного француза. Я решил, что мы всегда успеем отрубить ему голову, и привез его сюда. Если я ошибся, эта церемония состоится здесь. Мы ничем не рискуем, если ее отложим.
Позвали переводчика Вентуру и стали допрашивать бедуина.
Араб рассказал следующее: он спас жизнь французскому офицеру, тяжело раненному у ворот Победы; этот офицер изъясняется по-арабски; по его словам, он адъютант генерала Бонапарта; араб отправил его к своему брату, врачу, лечащему бедуинов соседнего племени, там и находится сейчас пленник, и если его, араба, обещают оставить в живых, он напишет брату, чтобы пленника привезли в Каир.
Возможно, что араб придумал такую басню, чтобы выиграть время, но это вполне могло оказаться и правдой; во всяком случае, стоило подождать.
Араба посадили под стражу, ему предоставили талеба, который написал под его диктовку письмо, и араб приложил к бумаге свою печать; затем один каирский араб был послан вести переговоры.
В случае если посредник добьется успеха, бедуину сохранят жизнь, а посреднику отсыплют пятьсот пиастров.
Через три дня посредник вернулся и привез с собой Ролана.
Бонапарт надеялся на возвращение Ролана, но не смел этому верить. Его каменное сердце, казалось бы неподвластное печали, растаяло от радости! Он встретил Ролана с распростертыми объятиями, как в день, когда вновь свиделся с ним после долгой разлуки, и две слезы, как две жемчужины (Бонапарту редко случалось ронять слезы), скатились по его щекам.
Но — странное дело! — Ролан оставался сумрачным, хотя кругом все радовались его возвращению. Он подтвердил слова араба, заявил, что его необходимо освободить, но отказался рассказывать о том, как он был взят в плен бедуинами и как с ним обращался врач; о Сулковском же нечего было говорить: он был обезглавлен на его глазах.
Ролан вернулся к своим обязанностям адъютанта, но вскоре было замечено, что если раньше он был храбр, то теперь стал проявлять безумную отвагу; если раньше он искал славы, то теперь, казалось, рвался к смерти.
Но как это бывает с людьми, которые презирают сталь и огонь, огонь и сталь чудесным образом избегали его; впереди и позади Ролана со всех сторон падали люди, а он оставался стоять, неуязвимый, как гений войны.
Во время Сирийской кампании Бонапарт послал двух парламентеров с требованием, чтобы Джеззар-паша сдал крепость Сен-Жан-д’Акр. Ни один из них не вернулся: оба были обезглавлены.
Необходимо было послать третьего. Ролан вызвался пойти в крепость, упорно настаивал на своем, наконец добился разрешения главнокомандующего — и возвратился невредимым.
Во время осады крепости Сен-Жан-д’Акр он принимал участие во всех девятнадцати приступах; всякий раз видели, как он проникал в пролом стены. Он был одним из десяти храбрецов, ворвавшихся в Проклятую башню; девять человек там полегли, а он возвратился без единой царапины.
При отступлении Бонапарт приказал всем уцелевшим кавалеристам уступить своих коней раненым и больным; но никто не хотел выполнять приказ из боязни заразиться чумой.
Ролан посадил на своего коня зачумленных; трое от слабости свалились на землю; тогда он снова сел в седло и, здравый и невредимый, прискакал в Каир.
В жаркой битве под Абукиром он бросился в самую гущу врагов, пробился к паше, прорвав окружавшее его кольцо негров, и схватил пашу за бороду; тот выстрелил в него в упор из двух пистолетов; один дал осечку, пуля, вылетевшая из другого, скользнула у Ролана под мышкой и убила солдата позади него.
Когда Бонапарт принял решение возвратиться во Францию, Ролан первым узнал от него об этом. Всякий другой подпрыгнул бы от радости, но он, по-прежнему печальный и угрюмый, сказал:
— Я был бы рад, генерал, если бы мы остались в Египте: здесь у меня больше шансов умереть.
Но не последовать за главнокомандующим означало бы проявить неблагодарность, и Ролан отправился вместе с ним.
Во время морского перехода он оставался хмурым и безучастным. Недалеко от побережья Корсики обнаружили английский флот; только тогда Ролан, казалось, начал оживать.
Бонапарт заявил адмиралу Гантому, что они будут биться насмерть, и отдал приказ в случае поражения взорвать фрегат, но не сдаваться.
Однако они прошли незамеченными среди английского флота и 8 октября 1799 года высадились во Фрежюсе.
Читать дальше