Все это боярский сын доложил лично воеводе Сибирского гарнизона секунд-майору Степану Угримову, который тотчас же и приступил к освидетельствованию, благо любопытствующие оказались под рукой. Допрашивать девочку воевода приказал подьячему Комарову. Арина стояла молча перед толпой. Лицо ее было неподвижно, рот закрыт. Подьячий спросил дьявола: - Кто ты такой?
- Лукавый, - послышалось всем издалека ребяческим, гугнивым голосом, лукавый. Зовут меня Иван Григорьев сын Мещерин, рожусь завтра. Откуда ты? - спросил подьячий. - Из воды, - отвечал тот же голос. Толпа остолбенела, но вскоре вопросы продолжились. Оказалось, что лукавый "также и других речи по вопросам христианским отвечает явственно" Когда же спросили Арину, как же дьявол тот в ней оказался, получили ответ, что "посажен лукавый во утробу к оной девке во щах девкою Василисой тому четвертый год и взят он из воды". Тут же призванная Василиса утверждала относительно якобы ею в утробу Арине дьявола, "который ныне говорит человеческим языком вслух", что кто его посадил, "во щах ли или в другом каком зелье и сколь давно, про то она, Василиса, не ведает".
В то время подвергнуться дьявольскому наваждению было очень серьезным преступлением, которое требовало тщательнейшего расследования всех обстоятельств дела, в том числе и выяснения того, кто и с каким умыслом напустил на одержимого эту нечисть. Арину до поры до времени заключили в томский Рождественский девичий монастырь под арест, в келью игуменьи Доминики. К келье приставили часового, а игуменье велели девочку почаще водить в церковь и смотреть за ней "накрепко".
Поскольку дело оказалось серьезным - ведь результат порчи был налицо, Угримов составил акт освидетельствования, в котором указал, что Арина "подлинно явилась' испорчена". Затем воевода посла." с нарочным донесение о таком важном происшествии непосредственно в Сибирскую губернскую канцелярию, в Тобольск - тогдашнюю столицу Сибири.
Сибирская канцелярия, в свою очередь, донесла о том деле в Тайную канцелярию в Санкт-Петербург, а также поставила в известность Сибирский приказ и стала ждать ценных указаний от вышестоящего начальства.
Ценные указания сверху пришли довольно скоро, и наконец 5 октября 1737 года из Сибирской губернской канцелярии в Томск на имя Угримова был послан указ, согласно которому воеводе ведено "расспросить накрепко" Алексея Мещерина, "с какого времени девка испорчена, каким способом он ту порчу у оной девки узнал, и сам ли, и для чего он столь долго о том нигде не доносил". Также Угримову предписывалось подробно расспросить томичей, что за человек Мещерин, собрать сведения о Василисе и письменно доложить результат следствия. Еще в указе содержалось такое предписание: "А если дьявольское наваждение продолжается в утробе Арины, то ее Мещерина и Василису прислать с делом в Тобольск".
А несчастная Арина как будто предвидела последние строки указа, и пока, Сибирская канцелярия обдумывала и сочиняла указ Угримову от 5 октября 1737 года, девочка успела напугать и игуменью, и часового, и самого воеводу. Это происшествие, случившееся еще 31 августа, настолько взволновало Угримова, что он долго раздумывал, стоит ли о нем сообщать. Однако, получив указ от 5 октября и видя, что наверху к делу относятся более чем серьезно, воевода составил и 21 октября 1737 года отправил в Сибирскую канцелярию доношение о событии 31 августа. В нем он ссылается на "извет" караульного томского пешего казака Федора Переводчикова в Томскую воеводскую канцелярию от 1 сентября. Казак известил, что 31 августа находился он в Томске, в Рождественском девичьем монастыре, в келье у игуменьи Доминики Власьевой "для караулу девки Арины, у которой во утробе имелось дьявольское наваждение, и оной дьявол в вечернее время бранил его, Переводчикова, всякою неподобною матерной бранью и говорил: "Возьми фузею, а в келью никого не пускай, я о том скажу на тебя воеводе господину Угримову". Казак же в ответ сказал дьяволу, что в келье посторонних и так нет, на что дьявол ответил: "Я вижу, что под окном стоят люди". Но под окном никого не было.
Арина явно подлаживалась под своего стражника, призывая его от имени дьявола охранять ее ночью как можно строже, чтобы послабление не заметили якобы стоящие под окном люди, и обещала сообщить Угримову о проявленном им усердии. Когда же наступил день, сообщает Переводчиков, в келью, где содержалась Арина, пришла игуменья Доминика с келейницей Федосьей, а Арина "легла на лавку и в тосках своих говорила, что ей приходится лихо, а тот дьявол с полчаса стонал человеческим голосом, а потом кричал громко и говорил келейнице Ирине так: "Арина, прости меня". И игуменье говорил так же: "Матушка, прости". Также и с девкой Федосьей и с матерью ее Мариной, которая в то время лежала на печи, прощался. И на то игуменья его спросила: "Куда ты идешь?" И дьявол отвечал ей: "Я иду в воду".
Читать дальше