С точки зрения логики сдерживания конфликты из-за личной или государственной чести не так неразумны, как кажется. Находясь во враждебном окружении, люди и страны должны трубить на весь мир о своей готовности мстить любому, кто захочет нажиться за их счет, должны создать себе репутацию мстителя, который не спустит никакого неуважения или посягательства, пусть и самого ничтожного. Они должны оповестить окружающих, что, как поет Джим Кроче: «Не надо цепляться за плащ Супермена, не надо плевать против ветра, не надо срывать маску с Одинокого Ковбоя и не надо связываться с Джимом».
Эта ментальность чужда тем из нас, кто может вызвать Левиафана, набрав 911, но эта возможность не всегда доступна. Она была недоступна людям в доисторических обществах, в предгорьях Аппалач, на Диком Западе, в отдаленных высокогорных районах Шотландии, Балкан или Индокитая. Она недоступна людям, которые не хотят обращаться в полицию из-за характера их работы (контрабандисты спиртных напитков, наркодилеры в трущобах, мафиозные воры в законе). И она недоступна для государств в их отношениях друг с другом. Дейли и Уилсон так комментируют ментальность, свойственную всем этим аренам:
Главная мужская добродетель в хронически воюющих и враждующих сообществах — способность к насилию; охота за головами и за славой становится престижной, а убийство может даже быть обязательной частью обряда инициации. Подставить другую щеку — не добродетель, а глупость. Или недостойная слабость [79] Daly & Wilson, 1988, p. 229.
.
Так что социальные конструкционисты, которых я цитировал ранее, не ошибаются, указывая на культуру воинственной мужественности как на основную причину насилия. Но они ошибаются, думая, что эта причина исключительно американская, что она порождена отделением от матери или неумением выражать эмоции и что она представляет собой случайную социальную конструкцию, которую можно разрушить словами. И сторонники подхода общественного здравоохранения правы, заявляя, что уровень насилия изменяется вместе с социальными условиями, но они ошибаются, думая, что насилие — патология в каком-то медицинском смысле. Культуры чести распространены по всему миру, так как они развивают свойственные каждому человеку эмоции гордости, гнева, мести, любви к родственникам и друзьям, и появляются там и тогда, где становятся подходящим ответом на местные условия [80] Chagnon, 1992; Daly & Wilson, 1988; Frank, 1988.
. И действительно, эти эмоции сами по себе прекрасно знакомы всем, даже если они и не выливаются в насилие вроде агрессивного поведения на дороге, офисных интриг, политических скандалов, предательства в академической среде и перепалок в социальных сетях.
Социальные психологи Ричард Нисбетт и Дов Коэн в книге «Культура чести» (Culture of Honor) показали, что жестокие культуры возникают в обществах, которые находятся вне досягаемости закона и в которых человека легко можно лишить ценных активов [81] Nisbett& Cohen, 1996.
. Общества, живущие скотоводством и пастушеством, отвечают обоим условиям. Скотоводы обычно живут на земле, которая не подходит для земледелия и поэтому расположена вдали от правительственных учреждений. А их главное достояние, скот, украсть легче, чем главное достояние фермеров — землю. В таких обществах человека можно лишить богатства (и возможности разбогатеть) в одно мгновение. В этих условиях у мужчин развивается механизм мгновенного насильственного реагирования не только против угонщиков скота, но против любого, кто захочет проверить их решительность, проявив неуважение, — иначе они могут выставить себя в качестве легкой добычи для скотокрадов. Известные примеры — шотландские горцы, горцы Аппалач, ковбои Дикого Запада, воины масаи, индейцы сиу, племена друзов и бедуинов, балканские кланы и индокитайские монтаньяры.
Честь человека — своего рода «социальная реальность» в толковании Джона Сёрля: она существует, потому что все согласны с тем, что она существует, но это не делает ее менее реальной, так как в основе ее лежит общее признание. И даже когда образ жизни людей меняется, культура чести может просуществовать еще долго, потому что каждому трудно решиться отвергнуть ее первым. Сам акт отречения от нее может стать признанием своей слабости и низкого статуса, даже когда овцы и горы — только отдаленное воспоминание.
На американском Юге уровень насилия долго был выше, чем на Севере, достаточно вспомнить традицию дуэлей среди «людей чести», таких как Эндрю Джексон . Нисбет и Коэн подметили, что Юг по большей части был заселен шотландскими и ирландскими пастухами, в то время как Север — английскими фермерами. И на протяжении длительного периода горные рубежи Юга были недосягаемы для закона. В результате в XXI веке южная культура чести все еще жива как в законах, так и в социальных установках. Южные штаты накладывают меньше ограничений на владение оружием, позволяют людям стрелять в нападающего или грабителя без предупреждения, терпимы к физическим наказаниям в семье и к телесным наказаниям в школе, более воинственны в вопросах национальной безопасности и чаще применяют смертную казнь [82] Nisbett&Cohen, 1996.
.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу