Если что-то мешает организму добраться до необходимого ресурса, организм должен устранить препятствие — вывести из строя или уничтожить его. Это касается и препятствий, которые оказались другими человеческими существами, — скажем, они монополизировали хорошую землю или источники пищи. Даже среди современных государств основной повод для войны — обычная корысть. Политолог Брюс Буэно де Мескита проанализировал данные о зачинщиках в 251 реальном конфликте за последние два века и пришел к заключению, что в большинстве случаев агрессор правильно рассчитывал, что успешное вторжение послужит его национальным интересам [48] Bueno de Mesquita, 1981.
.
Другое чисто человеческое препятствие — это мужчины, монополизирующие женщин, которых иначе могли бы взять в жены другие мужчины. Гоббс обратил внимание на этот феномен, не догадываясь о его эволюционной причине, которую сотни лет спустя обозначил Роберт Триверс: разница минимальных родительских инвестиций мужчин и женщин превращает репродуктивные возможности женщины в дефицитный товар, за обладание которым соревнуются мужчины [49] Trivers, 1972.
. Это объясняет, почему мужчины — агрессивный пол и почему у них всегда есть причина для драки, даже если их жизненные потребности удовлетворены. Изучение войн в догосударственных обществах подтвердило, что мужчинам не обязательно испытывать нехватку пищи или земли для того, чтобы развязать войну [50] Chagnon, 1992; Daly & Wilson, 1988; Keeley, 1996.
. Они часто нападали на другие деревни, чтобы выкрасть женщин, чтобы отомстить за их похищение или защитить свои интересы в спорах, касающихся обмена женщинами для брака. В обществах, в которых у женщин есть право голоса в таких вопросах, мужчины по-прежнему соперничают за обладание ими, конкурируя за статус и богатство, которые привлекают женщин. Это соперничество может быть жестоким, потому что, как замечают Дейли и Уилсон, «любое создание, которому грозит полный репродуктивный провал, должно удваивать усилия, часто с риском для жизни, чтобы попытаться улучшить существующее положение дел» [51] Daly & Wilson, 1988, p. 163.
. Как следствие, необеспеченные молодые мужчины, оказавшиеся в таком положении, готовы рисковать жизнью и здоровьем, чтобы повысить свои шансы в борьбе за статус, богатство и партнерш [52] Rogers, 1994; Wilson & Daly, 1997.
. Во всех обществах именно они составляют демографический слой, в котором концентрируются смутьяны, правонарушители и горячие головы. Одной из причин роста уровня преступности в 60-х было то, что мальчики — дети бэби-бума — достигли криминально опасного возраста [53] Wilson & Herrnstein, 1985.
. И хотя существует много причин, почему страны различаются в своей склонности развязывать войны, один из факторов — просто пропорция в популяции мужчин в возрасте от 15 до 29 [54] Mesquida& Wiener, 1996.
.
Для современного читателя весь этот циничный анализ может показаться неправдоподобным, потому что сегодня мы не можем думать о других людях просто как об элементах окружающей среды, от которых необходимо избавиться, как от сорняков в огороде. Если только мы не психопаты, мы сочувствуем другим людям и не можем бездумно обращаться с ними как с препятствием или добычей. Тем не менее это сочувствие не мешало людям совершать все виды зверств на протяжении истории и доисторического периода. Это противоречие можно разрешить, вспомнив, что люди выделяют нравственный круг, в который могут входить не все человеческие существа, а только члены их клана, деревни или племени [55] Singer, 1981.
. Люди внутри круга — объекты сочувствия; к тем, кто снаружи, относятся как к камням, реке или куску пищи. В своей предыдущей книге я упоминал, что в языке амазонского племени вари есть именные классификаторы, которые отделяют съедобные объекты от несъедобных, и что в класс съедобного входит любой, кто не является членом племени. Это побудило психолога Джудит Рич Харрис написать такое четверостишие:
Вот у племени вари словарик!
В нем еда — это все, что «не вари».
Среди вари веселье всегда,
Но тому, кто не вари, беда.
Каннибализм настолько отвратителен для нас, что даже антропологи годами отказывались признавать обыденность этого явления в доисторический период. Первое, что приходит на ум: неужели другие человеческие существа действительно способны на такое извращенное поведение? Но защитники прав животных имеют, безусловно, такое же низкое мнение о мясоедах, виновных в миллионах смертей, которые можно было бы предотвратить, — и смерть они причиняют с особой жестокостью: кастрируют и клеймят скот без анестезии, вздевают рыбу на крючок и заставляют ее задыхаться в сачке или в лодке, варят лобстеров живьем. Моя цель — не сформулировать моральный аргумент в пользу вегетарианства, а пролить свет на особенности психологии человека в том, что касается насилия и жестокости. История и этнография предполагают, что люди могут относиться к незнакомцам так же, как мы сейчас относимся к лобстерам, и наше непонимание подобных поступков сродни непониманию наших действий со стороны защитников прав животных. Не совпадение, что автор «Расширяющегося круга» (The Expanding Circle) Питер Сингер написал и книгу «Освобождение животных» (Animal Liberation).
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу