Дэвид Макнил: По следам ангела

Когда «мы работали» в мастерской, мимо дверей все время шныряла какая-то девчушка, может, это и в самом деле была Палома, во всяком случае, отец тоже посылал меня с заданиями: «Посмотри, что он там делает?» или «Какая у него глина?». Мы с девчушкой были шпионами на службе у двух величайших художников нашего века; две таких сильных личности не могли не сталкиваться, и в этих столкновениях высекались прекрасные искры. Должно быть, их «соперничество» началось еще перед Первой мировой, когда Аполлинер или Блез Сандрар курсировал между Ла-Рюш и Бато-Лавуар [8] «Плавучая прачечная» (фр.) — дом на Монмартре, напоминавший баржи-прачечные на реке, место проживания художественный богемы 1900-х годов. : левый берег против правого; всегда существовало некоторое ревнивое противостояние лидеров — так часто бывает у школьников, но художники никогда не перестают быть детьми.

Керамическая мастерская — рай земной для мальчишки. В Мадуре в моем распоряжении были горы самого разнообразного по составу и цвету материала для лепки: от белоснежного каолина до глины всех оттенков — серой, красной, зеленой, черной, целые гончарные монбланы, из которых я мог лепить все, что вздумается: солдатиков, лошадей, человечков. Мастера, которым давно надоело работать с привередами-художниками, охотно мне помогали, учили, например, как формовать вазу на круге, как делать в фигурке дырочки для выхода воздуха, чтобы она не треснула при обжиге, и разным другим хитростям. Я обожал учиться, в отличие от взрослых, которые часто считали, что все знают сами, в результате глина у них оседала, получались странные формы, а они были вынуждены уверять, что так задумано. Если у меня выходила особенно удачная фигурка, мне разрешали поставить ее в печь. Несколько часов спустя дверку открывали и. вот это было чудо! Глина превращалась в отличную керамику, в печи стояла настоящая статуэтка. Но прежде чем прикоснуться к ней, надо было подождать, пока она остынет, а на это уходило время и немалое, если учесть к тому же, что для пятилетнего мальчугана оно тянется вдвое дольше. Теплую фигурку можно было отнести в другой цех и раскрасить. Я расписывал ее собственными узорами, не похожими на петухов Шагала и быков Пикассо. Фигурка снова пеклась еще несколько часов. Раскрашенная и отлакированная, она была так хороша, что рядом с ней разные штуковины, которые делал папа и его лысый приятель, казались мне просто ученическими поделками.

Отец быстро устал без конца ездить из Ванса в Валлорис и обратно, и он, и каталонец переключились на другие вещи, оставив нам немало произведений, причем Пикассо — больше, чем папа, который работал не так быстро и спешил, только когда набрасывал этюды. Тот же способен был меньше чем за неделю заполнить товарами целый отдел фарфора в магазине «Самаритен», и при этом у него еще оставалась куча идей на ближайшее будущее.

Много позже, когда обоих художников давно уже не стало, я побывал в огромном сарае около Кань-сюр-Мер, неподалеку от «Нептуна» и «Могадора», — обычно в таких сараях устраивают склад пианино или мебели, в этом же только полки в несколько рядов по обеим стенам. С одной стороны — полсотни закрепленных на подставках и, скорее всего, нигде не описанных тарелок, изготовленных моим отцом в Мадуре, а с другой — примерно столько же тарелок работы Пикассо; в полной тишине и полумраке пустого склада взирали друг на друга две шеренги этого странного парада.

Отец открыл для себя Валлорис, когда искал мастера, который мог бы сработать сервиз, придуманный им для моей второй, единокровной сестры Иды по случаю ее бракосочетания с Францем, директором известного швейцарского музея. Белый, с розоватым оттенком керамический сервиз состоял из тарелок, плошек для борща, блюда и супницы, все расписано рыбками, осликами, петухами и влюбленными парами. И вот день свадьбы настал.

На площади перед мэрией собралась целая толпа, люди бросали цветы, отца обожали в Вансе, считали «своим» художником, и весь городок пришел его поздравить. Незадолго до того к нам приехал один фотограф, бельгиец, обосновавшийся в Нью-Йорке, мастер по портретам знаменитостей; сняв отца, он задержался на некоторое время под предлогом того, что хотел сделать небольшой фильм, на самом же деле он влюбился в мою мать. Естественно, он и фотографировал новобрачных перед мэрией; против солнца приходилось снимать со вспышкой, я подбирал пустые капсулы и нюхал их — от них шел приятный сладковатый запах. Радостной толпой мы пошли от мэрии вверх по улице Пуалю к большому дому — вилле «Холмы», с нами были Маргерит и Эме — папин маршан [9] * * * , какой-то поэт, уже успевший изрядно набраться, впрочем, остальные очень скоро с ним сравнялись и плясали, судя по фотографиям, чуть ли не до утра.