Вера Чубакова - Какого цвета ветер?

— Взгляни-ка! — потребовала Груша и подняла лист величиной с развернутую газету к моему лицу, спрятавшись за ним как за щитом. — Так и надо им, а?

«Молния» взывала:

<���гГ ре в о га!

Равнодушное отношение к работе прядильщицы Жизняко - вой и весовщицы Пивоваркишой привело к тому, что из-за спущенного нижнего конуса 44,2 килограмма с березки» переведено в несортную пряжу .

Позор бракоделам.Ь

— Пускай все знают,— сказала Груша, глазами выбирая место, откуда будет видна со всех сторон «молния». — Нечего такие вещи утаивать, иначе не проймешь... Верно, Сашок?

Я не видела еще человека, который с таким рвением занимался бы общественной работой, как это делала Груша. Я же до сих пор увиливала от всего. Да у меня и не получилось бы, если б и захотела.

Груша повесила «молнию» в ушла. Я. уронила початок, наклонилась за ним и увидела рядом со своей рукой протянутую за этим же початком Лилину руку — ее не спутаешь ни с какой другой: пальцы унизаны перстнями и кольцами, она их никогда не снимает, разве что только дома. Избежать ее взгляда невозможно, ш> какими тяжелыми, непослушными стали мои веки. Лиля смотрела на меня весело, дружелюбно.

У нее оставался не подписанным один мой акт на сорок шесть килограммов «ориона» с несортным номером.

— Лиля, а где акт на «орион», надеюсь, ты передала его в бухгалтерию?

Улыбаясь, она порылась в кармане халата, достала оттуда вчетверо сложенный листок, протянула мне:

— Я болела.

— Опять сработали несоргную пряжу! — Я разорвала акт: он уже потерял силу. — Пойду к твоему начальству, в систему у тебя вошло... По-твоему, техконтро-лер — лишняя единица в штате?

— Зачем так, Сашенька? Иди к начальнику цеха, иди к главному инженеру, жалуйся, твое право. Доставишь мне неприятности — получишь удовлетворение, ты давно ищешь такого случая.

— Я выполняю свой долг.

— Выполняй, пожалуйста, кто тебе мешает? Но, Саша... — Он взяла меня под руку. Движения у нее мягкие, ласковые, и пахнет она чем-то невероятно приятным. — Саша, я больше недели болела, а ты даже не позвонила.

— Мне нездоровилось,— солгала я.

— Но ты работала!

— С температурой.

— Да у тебя и сейчас, вероятно, температура повышена, ты какая-то... странная. — Она хотела прикоснуться к моему лбу, но я уклонилась, и тогда Лиля пошевелила пальцами поднятой руки, словно приветствовала кого-то. — Покажись врачу, Саша, тебе в такое время... нельзя относиться к себе легкомысленно.

— Не буду относиться к себе легкомысленно...

Лиля проводила меня до лестницы, ведущей на пятый

этаж, и там сказала:

— Что-то я не пойму тебя сегодня, Саша!

— А разве ты когда-нибудь пыталась понять меня?

Я поспешила уйти.

После смены мы остались на собрание. Собрание проходило бурно, разговор шел о качестве. О таком говорить спокойно нельзя.

Клуб у нас уютный и какой-то необыкновенно теплый. На окнах — шелковые розовые портьеры, сквозь них будто струится мягкий солнечный свет. Разноцветные кресла без подлокотников, поставленные друг к другу впритык, придают помещению нарядность.

А цветов здесь сколько! И на стенах, и на окнах, и на сцене в плетеных корзинах: цветы меняются часто, а корзины уже служат несколько лет.

Вокруг меня кипят споры, обвинения, оправдания, виноватым себя не считает никто.

А я здесь сейчас как гостья, не принимаю участия.

У меня будет ребенок — вот что самое главное. Ромка ведет себя неровно. Не могу его понять. То зовет к себе, то молчит чуть ли не неделю. Надо бы давно сказать ему, что я видела, как они с Лилей целовались на кухне, и что на душе у меня от этого мерзко. Но не могу сказать. Стыдно за Ромку.

А недавно вот что произошло. Ольгуня достала билеты для коллективного похода в филармонию на концерт старинной музыки. XVII век, XIX. Мотеты, псалмы, мадригалы. Мне так хотелось послушать! Я взяла билеты для себя и для Ромки. Он обрадовался: «Я слышал об этом концерте, говорят, стоит пойти».

По пути мы зашли к Лиле, Ромка настоял: «На минуту, что тебе, трудно?» Мне не хотелось с ним ссориться.

Узнав, куда мы собрались, Лиля поморщилась.

— Нафталинчику понюхать захотелось?

Ромка тут же подыграл:

— И правда, зачем нам эта старина сдалась?

— Но ведь у нас билеты! — возразила я. — Ты сам говорил, что хочешь пойти,

— У нас билеты,— повторил Ромка. — Надо..,

— Ну и что? — Лиля смотрела на него в упор.

Ромка достал билеты и порвал их.

Олег Семенович неожиданно рассмеялся: