Юрий Воложанин - Чертов мост

- Федя! Откуда ты?! - искренне удивилась и обрадовалась она моему появлению.

Девушка была очень бледна, глаза казались совсем большими на осунувшемся лице и в них застыла чуть уловимая грусть, хотя она улыбалась. Я взял ее за руку и сел рядом.

- Да вот, решил тебя навестить. Как ты, Тася?

- Как видишь, поправляюсь - спасибо моим милым старикам, ну и товарищам нашим тоже спасибо за поддержку.

* «Значит, ее не забывали, а я-то думал…»

- Только вот… - она тяжело вздохнула, - большое горе тут у нас… - Она достала из рукава кофточки платочек и вытерла набежавшую слезу. - Дед Мироныч вместе с бабкой сгорели.

- Как сгорели?!

- Пожар был у них… Оба сгорели, нету их теперь. А как он за мной ходил, ты бы видел, лучше родного. И вот теперь нет его…

Печаль тенью покрыла ее лицо, она плакала беззвучно, как и смеялась - одними глазами, только слезы большими градинами скатывались по щекам.

Я не знал, как ее утешить; да и надо ли было это делать?

После тяжелого минутного молчания Тася встрепенулась:

- Ну как там наши? Что нового в Чите?

Я ей рассказал обо .всех новостях, передал привет от товарищей и поздравил с наградой за ликвидацию банды.

ДЕД ЕВЛАМПИЙ сильно состарился за это время. Он встретил меня приветливо, неуверенно, по-стариковски, обнял сухонькими жилистыми руками, погладил по спине.

- А ты, паря, вроде бы раздался в плечах и на мерина больше стал походить. - Дед достал из кармана кисет, набил табаком трубку и, раскуривая, присел на крылечко.

- Садись, Федор, покумекаем малость, надоть кое-что обморо-ковать.

Тася с бабкой Акулиной звенели в избе посудой, готовя на стол. Я присел рядом с дедом и стал ждать, о чем начнет он «кумекать». Но он начал не сразу, а, затянувшись несколько раз, о чем-то глубоко задумался. Мне показалось, что он шепчет себе под нос, кивая при этом седой, кудлатой головой. Но прислушавшись, кроме чмоканья, я ничего не услышал. Наконец он заговорил:

- Ты к нам надолго?

- На неделю.

- По делам, аль так?

- Так. Вас проведать, отпуск недельный дали.

Он промычал что-то под нос и снова задумался.

- А что, деда?

- Ты понимаешь, Федя, хочу просить тебя об одном деле, хотя несподручно тревожить, коли ты не у делов.

- Я готов на любое дело, чем смогу, тем и помогу, - заверил я старика.

- Сумлеваюсь я по пожару у Зайцевых, не согласный я, что они сами погорели. А тот уполномоченный, что приезжал, - пьянчуга, сдается, несусветный! Ходил только бражничал, а не разбирательством занимался.

- Почему сомневаешься?

- Да штуковина тут одна меня под сомненье поставила. - Он проворно встал. - Ты погоди тут, я чичас. - И скрылся в сенцах.

Вышла Тася, пригласила обедать. Одновременно появился дед, держа в руке какую-то железку.

- Ты погоди, голубка, мы малость покумекаем и скоро будем.

- Деда, он с дороги, - предупредила девушка.

- Ничего, Тася, потерплю - дело, видать, интересное, - сказал я подруге.

Она присела с нами на крыльцо.

- Видишь эту штуку? - Дед протянул железку. - Это крючок. Я подобрал его на пепелище у Зайцевых, припоминаю, что он висел у них на дверях, им они запирались каждый раз, когда ложились спать. Ha-ко вот, посмотри на него.

Я взял. Крючок как крючок, самодельный, вот только разогнут почему-то.

- Сдается, что неспроста он выпрямился, - продолжал дед. - Помозгуй-ка, как он сам-то разогнулся? Кто-то же его выдрал?

- Может быть, те, кто тушил пожар, сорвали его: ведь старики были закрыты изнутри.

Дед поднял палец кверху и многозначительно поглядел на меня.

- Однако ты все-таки обмозгуй это дело, японский бог!

Дед Евлампий, минуту назад загоревшийся идеей опровергнуть выводы уполномоченного о том, что пожар в доме Зайцевых произошел сам по себе, вдруг пригорюнился, сгорбился и молча уставился в одну точку.

Тася мигом уловила эту перемену в старике и укоризненно посмотрела на меня.

- А еще-то что ты, деда, припас для Феди? - спросила она.

Дед снова оживился:

- Ишо я засумневался, когда увидел, что обгоревшие старики лежали на полу рядышком. Видимо, они спали на разных койках и, сдается, не могли в дыму приползти друг к дружке, лечь обок и так рядышком погореть. Прикинь-ка тут, паря, японский бог!

Он зло сплюнул.

Я вдруг вспомнил слова Каверзина, который говорил, что при сомнительной смерти родственники или знакомые умершего зачастую склонны выискивать виновника, хотя после вскрытия трупа становится очевидным, что человек умер своей смертью. В таких случаях надо внимательно выслушивать, а потом разумно и тактично разъяснять обстоятельства дела близким. Я понимал, что дед Евлампий был именно тем знакомым, который убедил себя в том, что стариков кто-то сжег, и теперь высказывал свои догадки по этому поводу.