Ирина Каспэ - Искусство отсутствовать - Незамеченное поколение русской литературы

В дальнейшем конструкция «незамеченное поколение» не только утверждается в качестве термина, но и приобретает очертания уникального и в то же время универсального образца, с которым удобно идентифицироваться: «…Есть пример, когда несостоятельность и слабость преодолели время, вернее, безвременье; когда поколение, задуманное историей как незамеченное, смогло состояться как бы в ином измерении. В истории литературы попытка единственная, возможно, что повторить ее никогда не удастся — опыт „молодых“ литераторов русского зарубежья первой волны слишком похож на чудо. Но вселяет надежду то, что, если отсчитать шесть десятилетий назад и пересечь пространство, оказавшись по ту сторону России, мы во многом получим зеркальное отражение наших дней» [3] Васильева М. А. Неудачи «Чисел» // Литературное обозрение. 1996. № 2. С. 64. , — полагает исследователь эмигрантской литературы Мария Васильева. Вообще образ таинственного мира «по ту сторону России», эмигрантского зазеркалья, нередко позволяет говорить о социальных катаклизмах последних лет — так в эссе Леонида Костюкова Москва 1990-х плавно перетекает в «русский Париж» 1930-х [4] Костюков Л. Русский Париж // Независимая газета. 1996. 25 дек. С. 8. . В основе этой аналогии будут изолированность, одиночество в «новой», «чужой» стране, отсутствие понимающей аудитории, нищета — все те знаки верности себе, из которых складывается описанный Варшавским сюжет незамеченное™. При помощи метафоры «незамеченного поколения» может обозначаться разрыв между «состоявшимися шестидесятниками» и «тусовочным постандеграундом» [5] Васильева М. А. Неудачи «Чисел» // Литературное обозрение. 1996. № 2. С. 63. , между «пожинающим ныне лавры постсоветским авангардом» и «незамеченным поколением 95-го» [6] Полищук Д. «Она, должно быть, из Китая» // Новый мир. 2000. № 1. — в любом случае апелляция к «незамеченному поколению» должна вернуть ускользающее ощущение современности, чувство причастности к актуальному. Такой «пример», образец поколения незамеченного, но в то же время известного, поколения непризнанного, однако не забытого, позволяет придать статус существования всему, что кажется недовоплощенным или невыразимым.

Итак, речь дальше пойдет об образе литературного поколения, возникшем в послереволюционной эмиграции. Этот коллективный образ может обозначаться по-разному, но всегда расплывчато, при помощи соотносительных дефиниций. Интересующее нас «поколение» называют «молодым», «младшим» (по отношению к «старшему»), «вторым» (по отношению к «первому»); наконец, эпитет, предложенный Варшавским, тоже указывает — на этот раз с отчетливым укором — на стороннюю инстанцию; для появления «незамеченного поколения» необходимы те, кто его не заметил.

Такие предельно общие термины, как правило, привязываются к четким хронологическим координатам, а нередко и к конкретному месту действия. Время «незамеченного поколения» отсчитывают с середины 1920-х до начала 1940-х годов, при этом часто имеют в виду только Париж, хотя литературные сообщества русских эмигрантов существовали и в Берлине, Праге, Харбине. Более того, образ поколения способен сужаться до довольно тесного круга литераторов — завсегдатаев монпарнасских кафе и авторов журнала «Числа» [7] На титульном листе «Чисел» значится слово «Сборники», однако современниками это периодическое издание безусловно распознавалось как журнал. Как журнал «Числа» фигурируют и в «Кратком биографическом словаре русского зарубежья» (Вильданова Р. И., Кудрявцев В. Б., Лаппо-Данилевский К. Ю. Краткий биографический словарь русского Зарубежья // Струве Г. П. Русская литература в изгнании. 3-е изд., испр. и доп. Париж: YMCA-Press; М.: Русский путь, 1996. С. 408). На это определение мы и будем опираться дальше. ; в этом случае роль «идеолога» и «наставника молодых» отводится Георгию Адамовичу, «выразителем умонастроений», «легендой поколения» признается Борис Поплавский. Однако поколенческая риторика остается гибкой: так, ровесник Поплавского Газданов или почти ровесник Набоков, предпочитавшие дистанцироваться от монпарнасского круга, могут и причисляться к «молодой эмигрантской литературе», и противополагаться ей — в зависимости от ситуации.

Иными словами, исследователь здесь имеет дело с некоей коллективной литературной репутацией, которая, во-первых, плохо поддается описанию, а во-вторых, противоречива. Значимость групповой идентичности манифестируется и отстаивается, однако ключевые способы самоопределения связаны с категориями либо универсальными (молодость, новизна), либо негативными (вторичность и собственно незамеченность). Границы поколения то достаточно жестко отсекают «чужих» от «своих», то оказываются предельно размытыми. Общая констатация неуспеха «целого поколения» сочетается с настойчивым поиском его «ярких фигур»: к поколению, «которое самой историей было обречено на несостоятельность и исчезновение» [8] Васильева М. А. Неудачи «Чисел» // Литературное обозрение. 1996. № 2. С. 69. , по всем формальным признакам следует отнести сверхуспешного, сверхпопулярного Набокова. В конце концов сам термин «незамеченное поколение» парадоксален — его активное употребление уже указывает на то, что речь идет о литераторах, в той или иной степени замеченных.