Виктор Викторов - Три пятерки

Но уже в следующее мгновение Бобров летел на борт. Трещат доски под грудью. Грубый толчок. Штраф, и Херст отправляется с поля, но тут же штрафуется и Сидоренков.

Уже со скамьи Бобров следил за последними пароксизмами схватки. Бьет Пантюхов. Шайба летит во вратаря. Бьет Гурышев — мимо. Бьет Уваров, но сам летит на борт, грубо сбитый канадцем.

Так вторая пятерка—героиня этого матча — и закончила его в неистовых атаках. А когда время этого не виданного по напряжению матча истекло и пульсирующая по огромному циферблату стрелка секундомера замерла на месте, стадион хлынул вниз, к ледяному полю, к раздевалкам приветствовать новых чемпионов олимпиады и мира, и, стиснутые ликующей толпой, принимая со всех сторон сыпавшиеся поздравления, они не могли даже обнять друг друга, а как хотелось им это сделать!..

В день закрытия Олимпийских игр, перед торжественным ритуалом спуска флага, перед тем как был потушен олимпийский огонь, а в лунное зимнее небо взлетели пышные хвосты южного, итальянского фейерверка, Бобров поднялся на трибуну почета. Он стоял там в окружении своих товарищей, видный со всех концов стадиона. И ладони его дрогнули, когда президент Международного олимпийского комитета положил на них пирамидку коробочек. Тут были награды для всех них: для Крылова и для Уварова, для Кузина и для Пантюхова, для Сологубова и для Пучкова, для

Хлыстова и для Гурышева, Для Бабича и для Шувалова — для всех трех пятерок, для вратарей и тренеров.

Весомая, зримая победа лежала на ладонях капитана советской команды — их дружба, их вера друг в друга, перелитая в золотые кружочки. И красное знамя поднималось над ними к вершинам Доломитовых Альп.

V

Быстро проносится время, увы, не только над хоккейными полями. Механизм спортивных секундомеров ничем не отличается от механизма часов ручных, карманных или настенных. И все они» неумолчно отстукивают секунду за секундой, минуту за минутой, час за часом.

Каждое утро будильник звенит над ухом: пора, ждет академия. После каждого часа звенит звонок, извещая о конце лекции. С каждым днем все дальше и дальше отходят в прошлое дни, проведенные в маленьком итальянском городке Кортина д’Ампеццо: олимпийское пламя над ледяным стадионом, сомнения, тревоги, усталость и ликующее счастье победы. Жизнь вошла в свою будничную колею: у Всеволода Боброва в разгаре весенняя сессия. Осенью конец учебы в академии— защита диплома. У Татьяны Ларионовны Саниной, его жены, — репетиции в Московском театре оперетты. Она поет главную партию. Как-то Татьяна Ларионовна сказала Боброву: «И в моем и в твоем деле важно вовремя уйти со сцены. Ты помнишь об этом?» Он согласился с ней, хотя и не ответил на ее прямой вопрос. Конечно, он понимал, что ему пора уходить и лучший момент для этого трудно найти: у канадцев взят блестящий реванш, команда, которую он возглавлял как бессменный ее капитан, выиграла мировое и олимпийское первенство. Да, такого успеха еще раз в его спортивной биографии не будет. Но разве дело в красивом уходе со сцены? Нет, Бобров соглашался с женой, внутренне соглашался, потому что понимал, что с каждым сезоном все труднее и труднее ему вести за собой команду, сливать в одно нерасторжимое целое разных по характеру, по силам людей. Все меньше времени остается до конца игры. Как знать, не близок ли тот горький час, на который намекал ему старый хоккейный репортер в своем летучем интервью на улице Кортина д’Ампеццо. Может быть, уже завтра Бобров будет тормозить действия молодежи, а не вдохновлять ее? И, словно подтверждая эту печальную мысль, ныла каждая жилка его натруженного тела, болела поврежденная еще в Лондоне нога, ломило плечо, принявшее на себя удар клюшки азартного американского защитника.

Да, пора сходить с арены, пора пересаживаться с хоккейной скамьи на скамью для зрителей, а еще лучше—на уютную тахту. Говорят, что телевизор отлично передает напряжение каждой схватки. И все так близко, словно ты сам на льду. Можно утешать себя и такой иллюзией. Но это значит, что первенство мира, которое в 1957 году будет разыграно в Москве, пройдет без него, Боброва. Это значит, что он оставит своих товарищей в самый решающий для них момент. И чем меньше дней оставалось до конца лета, тем чаще подумывал об этом Всеволод Бобров.

Его бодрила осенняя прохлада. Зажили старые хоккейные ссадины, и тренированные мышцы, сердце, не привыкшее к спокойному ритму, просили, требовали привычной большой нагрузки. Все чаще сомнение вселялось в его душу: имеет ли он право уходить из команды? Не рано ли? Не следует ли полностью использовать оставшиеся в его распоряжении секунды «до конца игры»? Сколько раз удавалось ему именно в последние мгновения перед финальным свистком судьи добиваться наибольшего успеха для себя, для команды. Может быть, и теперь его ждет этот успех? И когда была окончена военная академия, получен диплом, эти сомнения стали одолевать Боброва с еще большей настойчивостью. Но он еще колебался. Он еще спорил с самим собой, со своим старым боевым соратником Бабичем, и когда 14 октября Николай Сологубов поднял на искусственном кате в Сокольниках флаг всесоюзного чемпионата, Боброва не было в составе армейской команды. Не было в первой тройке и Виктора Шувалова, твердо решившего не возвращаться на лед. Только Евгений Бабич занимал свое место рядом с молодежью. Ведь верный Женя Бабич всегда на посту.