Валерий Хайрюзов - Почтовый круг

Роженица продолжала глухо стонать, и тогда я, повернувшись к девушке, крикнул:

— Если начнутся роды, принимай здесь; под нами тайга, сесть негде, через двадцать минут будем дома, я вызову «Скорую».

— Я… я чемоданчик в машине оставила, — тонким плачущим голосом проговорила девушка, — там у меня все инструменты… ножницы пуповину перерезать.

«Хотел бы посмотреть на нее, если сейчас сказать, что забыл заправить самолет бензином», — подумал я. Затем достал из кармана складной нож:

— Вот тебе вместо ножниц.

Женщина перестала стонать. Вцепившись в кресло, она испуганно поглядывала то в окно, за которым свирепствовала гроза, то на нас. Очевидно, страх не столько за себя, сколько за жизнь будущего ребенка сковал ее на время. «Не было бы счастья, да несчастье помогло», — думал я, выбирая между облаками свободные коридоры.

Мы сели в Качуге, где нас уже ждала «Скорая помощь». Больше я не видел той женщины, хотя мне передавали, что у нее родился мальчик и она назвала его моим именем…

…Земля погрузилась в сон. Эфир стих и вскоре почувствовалось, как давят на голову наушники. Они уже казались ненужными, хотелось снять их и повесить на крючок. В монотонном гуле двигателей, в мягком подсвете приборов ощущалось спокойствие. На экране локатора медленно ползла зеленоватая картинка земли. Скоро должен был показаться Ленск. Штурман рассчитал данные для захода, мы начали подготовку к посадке, но уже на снижении ленский диспетчер встревоженным голосом сообщил:

— У нас погода ухудшается, туман откуда-то наносит.

Дядя Коля насторожился, посмотрел на топливомер. В Усть-Куте мы на земле израсходовали триста килограммов керосина, а тут еще закон бутерброда — ветер на высоте оказался не боковым, а дул строго в лоб. На полет до Ленска мы затратили на пятнадцать минут больше, чем рассчитывали. Когда подлетели к аэродрому, там был сплошной туман, видимость — пятьдесят метров. Я взял курс на Мирный. Перед этим Барабанов принял погоду других аэропортов. В Нюрбе — туман, в Олекминске — туман, в Мирном — высота нижней границы облаков сто десять метров. Нечего сказать, подложила нам погодка свинью.

Подобные ситуации, когда вдруг закрывается аэропорт назначения, в авиации случаются довольно часто. Меня взволновало другое: туман появился неожиданно, синоптики его не прогнозировали, и захватил огромное пространство. А топлива у нас оставалось только-только. Если закроется Мирный, лететь будет некуда. Я чувствовал, как в меня входит щемящее чувство пустоты, когда все совершается помимо твоей воли: нельзя даже увеличить скорость, иначе сожжем весь керосин. У нас в любом полете предусмотрен так называемый запас топлива, предназначенный для подобных случаев, но кто знал, что все обернется столь скверно. Внизу ползла редкая тайга, пустынная, мертвая, точно мы летели над незнакомой планетой. В низинах серой слизью растекался туман.

— Мирный закрылся, — словно еще не до конца веря тому, что услышал, выдохнул Барабанов.

Я оглянулся: в глазах у штурмана плясала растерянность. Барабанов делал всего третий самостоятельный рейс, в такой переплет попадал впервые.

— Пойдем в Нюрбу. Там погода улучшается, — решил я. — Видимость семьсот метров, уточни курс.

Барабанов торопливо зашуршал картой.

— До Нюрбы двести пятьдесят километров, — определил он через несколько секунд.

— Еще двести пятьдесят километров на север, — как-то вскользь отметил я. — Главное, чтобы каждый сейчас делал свое дело без паники, тогда все будет нормально.

Вадик быстро перестроил радиокомпас на приводную станцию Нюрбы. Дядя Коля пощелкал переключателем топливомера.

— Командир, горючки еще на пятьдесят минут, — громко сказал он и уже тише добавил: — Я в Усть-Куте плеснул лишних двести литров. Чувство у меня было. — Он ткнул себя в грудь коричневатым от въевшихся масел пальцем.

Я благодарно посмотрел на бортмеханика. Расчет топлива расчетом, а когда есть запас, как мы иногда говорим, заначка, то дышать все-таки легче.

В эфире чувствовался переполох. Кроме нас, в воздухе находилось еще несколько самолетов: одни взяли курс на Усть-Кут, другие, как и мы, шли в Нюрбу. И, судя по всему, топливо у них тоже было на пределе.

Вновь пришла Ольга, постояла немного, привыкая к полутьме кабины.

— Пассажиры спрашивают, когда будет посадка, — быстро проговорила она. — Этот толстощекий мне надоел. Говорит, уже сорок минут лишних летим.

— А ты будто в первый раз: не знаешь, что ему ответить, — раздраженно сказал Вадик.