Валерий Хайрюзов - Почтовый круг

Взлетели. Справа мелькнули тонкие гусиные шеи кранов Осетровского речного порта, ажурная скобка железнодорожного моста через Лену. Дальше, белой лентой петляя по косогорам, потянулась Байкало-Амурская магистраль. Буквально перед Новым годом по ней прошел первый рабочий поезд.

…Мы летели вдоль Лены на север, оставляя чуть слева Полярную звезду. На экране локатора уже появился Витим, после него мы должны начать снижение. В кабину пришла Ольга Рыжикова, озабоченно сказала:

— Там нашей пассажирке плохо. Ну, этой самой, — Ольга неопределенно помахала рукой, — которая должна родить. Вы, пожалуйста, вызовите «Скорую помощь».

Я согласно кивнул головой. Ольга постояла еще немного и ушла обратно, озабоченная и строгая. Может быть, ей показалось, что я недооценил ситуацию, отнесся к сказанному чересчур спокойно.

Я смотрел на приборы и мысленно вспоминал лето семидесятого года. Мы прилетели тогда в Карам за больной, которую должны были привезти из Юхты. Стояла жара, прибрежный тальник выглядел увядшим, солнце помяло листья, испачкав их серебристо-белой пудрой. Неподалеку, за поскотиной, дремал поселок — посеревшие от времени избы на берегу реки. С аэродрома доносило пряные запахи скошенной травы.

Вскоре по деревенской улице, распугивая кур, проехала санитарная машина, свернула с дороги и, переваливаясь из стороны в сторону, покатила к самолету.

Больная оказалась роженицей. Пассажирка заметно трусила, с опаской посматривала на нас: уж очень молодые, небось неопытные летчики. Несмело подошла к трапу, тяжело ступая опухшими ступнями. Вслед за ней из кабины «Скорой помощи» выпрыгнула девчонка, неловко взмахнула руками и, смущенно улыбаясь, помогла женщине сесть в самолет. Я занял свое место. Даже сквозь брюки дерматиновое кресло обожгло тело — жара.

Я привык к этой кабине, как привыкают к своему дому, кровати, любимому стулу. Ноги легли на педали, словно в домашние тапочки, и шум мотора был так же привычен, как стук собственного сердца. Глаза не путались в массе приборов, тумблеров, а сразу находили необходимое в данный момент.

Подрулив к поскотине, мы взлетели против ветра в гору, стараясь держать максимальную скорость набора высоты, но все равно через несколько секунд поросший деревьями склон надвинулся едва не вплотную. Макушки сосен, казалось, вот-вот начнут цеплять крылья, и я невольно потянул штурвал еще на себя. Самолет, задрав капот, лез в гору, мелко подрагивая. Но вот и вершина.

Едва перетянув гору, мы неожиданно попали в дождь; лобовое стекло начало сухо потрескивать, словно кто-то сыпал жменями просо, в кабине резко запахло паром. Потом самолет вновь выскочил на чистое место. С крыльев, истончаясь, срывались последние капли дождя, но справа к Киренге надвигалась огромная, вполнеба, фронтальная грозовая туча. Белоснежная макушка ее вознеслась километров на двенадцать, а угольно-черное брюхо осело на гольцы. Было что-то зловещее в этой громаде. Изредка ее освещали вспышки, точно между гольцами возникало короткое замыкание. Справа путь на озеро Тырка был свободным.

Самолет побалтывало, хотя я изо всех сил старался хоть немного умерить его «кивки», чтобы пассажирам было легче.

Через полчаса пролетали Мурынью, слева осталась крохотная деревушка со звучным названием Чининга. Впереди уже замаячило оловянное зеркало озера. Стали попадаться облака, из которых серой пряжей до самой земли тянулся дождь. Некоторое время мы еще находили между ними свободные коридоры, пока не натолкнулись на черную стену. По крыльям и стеклу опять поползли нитки дождя. Я развернул самолет в сторону. По стеклу вдруг, вспыхнув, побежал огненный «бесенок», в наушниках раздался сильный треск. В следующий миг я уже не видел ничего, словно у меня расплавились глаза. Только через некоторое время смог различить приборы, но по зрачкам вновь резанула огненная полоса…

Оставалось еще полчаса полета. Вдруг сзади раздался тягучий стон, переходящий в крик. Я оглянулся и увидел, что роженица, закрывшись синим плащом, безумными глазами смотрит вверх:

— Ох, смертушка! Погибели нет на мужиков! Ой, умираю!

— Боже мой, что делать? — запричитала сопровождающая ее девчонка.

За время работы в санавиации я привык иметь дело с подобными пассажирами. У Володи Поживалова, говорят, одна женщина родила прямо в самолете. Это легко сказать, но упаси бог, чтоб такое случилось у тебя.

«До ближайшего аэродрома еще сто километров, — лихорадочно соображал я. — Нужно что-то делать. Но что?»