Гийом Аполлинер - Т. 2. Ересиарх и К°. Убиенный поэт

— Не нужны ли тебе мои услуги, красавица?

— Откуда ты пришла? — спрашивает Мара.

— Из Богемии, из дивной страны, которую надо миновать, не задерживаясь, а не то тебя сглазят, заколдуют, зачаруют и ты останешься там навеки.

— Что ты умеешь?

— Учу петь, плясать. Умею втихомолку наводить порчу. Умею читать судьбу по руке, по картам. Умею причесывать, выщипывать волоски, могу кому угодно возвратить утраченную девственность, хоть кормилице.

Мара протянула ей левую руку и говорит:

— Погляди-ка!

Старуха присмотрелась и объявила:

— Ты скоро пойдешь замуж.

Мара дала ей монету и говорит:

— Уходи, старуха! Петь и плясать я умею. Ног моих никто еще не раздвигал. Причесываюсь я сама, а выщипывать волоски мне не надо.

Старуха ухмыльнулась:

— Та-та-та! Я выщипывала волоски у прекрасных мусульманок в Герцеговине, да и у христианок тоже. Людям все больше по вкусу гладкая кожа, дочка, и пучки укропа в укромных местечках гладкого тела вызывают омерзение у многих мужчин, даже крещеных.

Мара топнула ногой и крикнула:

— Уходи прочь!

Но старуха подняла руку и вмиг растрепала Маре волосы, и обе ее косы рассыпались.

— Видишь, красавица, не умеешь ты причесываться. Я сама тебя причешу и ничего за это не возьму. Повернись-ка.

Маре стало стыдно за свое нетерпение и она подчинилась. Старуха достала ножницы, но в этот миг чья-то рука судорожно схватила ее за горло. Старуха вскрикнула, выронила ножницы, и они с металлическим лязгом упали на мостовую. Мара обернулась и увидела, что на земле лежат открытые ножницы, а в горло цыганке вцепился священник. Тут подоспел Омер, которому цыганка обещала задержать Мару в дверях, чтобы он смог ее похитить. При виде его Мара завизжала, яростно захлопнула дверь и заперла ее за собой на засов. Омер в отчаянии остановился и пробормотал:

— Эх, опоздал!

В этот миг из-за поворота показалось стадо свиней. Шустрые, принюхивающиеся ко всему животные, коротконогие, с маленькими глазками, хрюкали, всхрапывали, урчали, фырчали, сопели. За копошащимся грязно-розовым стадом шел вразвалку Банди, подгоняя свиней дубиной и насвистывая. Увидав Омера, Банди принялся вращать своей палкой, угрожая портному. Но священник крикнул ему:

— Эй, Банди! Отстань от Омера, я сам с ним разберусь. Займись-ка этой старухой, которая хотела украсть у Мары волосы.

Священник приблизился к Омеру, схватил его за ухо и потащил за собой. Старуха бросилась наутек в другую сторону: по пятам за ней во всю прыть поспешали свиньи, виляя и подергивая хвостиками, закрученными в крючки. Банди в несколько прыжков настиг ее и задал ей трепку, причем, хотя рука у него была тяжелая, это не помешало цыганке улепетывать еще поспешнее. На бегу она вопила, изрыгала проклятия и самые немыслимые ругательства…

Священник довел Омера за ухо до самого своего дома. Там он наконец отпустил парня и сказал:

— Омер, ты — позор всей деревни. Ты хочешь похитить девушку, которая на тебя и глядеть не желает. Совращение девиц — дурной поступок, сын мой!

Омер возразил:

— Я не хочу ее совращать, я хочу на ней жениться. А если она на меня глядеть не желает, что с того? Разве мужчине пристало забивать себе голову женскими прихотями? Известное дело: женщина льет слезы, когда хочет, а смеется, когда может.

Слыша это, священник смягчился:

— Это другое дело, Омер, дитя мое, значит, твои намерения чисты… Ты просил у отца ее руки?

— Да, просил, и Тенсо поклялся, что мне его дочери не видать! — простонал Омер. — Но я хочу жениться на Маре. Да вы же сами все знаете. Вчера вы пробыли у них в доме больше часу.

— Верно, я знаю все, что случилось раньше, — возразил священник. — Но я думал, и Тенсо тоже так думает, что теперь, раз уж ты не получил Мару в жены, ты хочешь похитить ее, чтобы обесчестить и бросить.

— Неужто старый Тенсо настолько презирает наши обычаи, — угрюмо проговорил Омер, — что отказался бы дать мне в жены свою дочь, даже если бы «отмыка» удалась и я ее похитил?

— Увы, увы! — печально вздохнул священник. — Ну, а ты, Омер, неужто ты так презираешь исконные наши обряды, что нарушил коло, народный наш танец, и стал кричать «Отмыка!» во время хоровода?

— Мне казалось, что священники не одобряют танцев.

— Что?.. Верно, некоторые пастыри полагают, что танец — измышление Сатаны. Но я придерживаюсь мнения священника Шпангенберга, который в 1547 году учил, что танец — дело доброе, ибо и на брачном пиршестве в Кане Галилейской плясали, и сам Иисус, возможно, плясал вместе с другими {63} 63 В записях Аполлинера читаем: «Священник Шпангенберг в 1547 году учил, что танец — дело доброе, ибо и на брачном пиршестве в Кане Галилейской плясали, и сам Иисус, возможно, плясал вместе с другими». Это выписка из книги Франца М. Боме Geschichte des Tanzes in Deutschland, I. Darstellender Theil. (История танца в Германии, I. Описательная часть), Leipzig, 1886. (I, 1131). . Но ты-то, Омер, что ты натворил! Ну, не сумел похитить девушку во время пляски — и что ты забрал себе в голову, Омер? Я ведь обо всем догадался. Ты взял в сообщницы одержимую, гнусную старуху, вместилище бесов, цыганку, крадущую девичьи косы.