Колм Тойбин: Завет Марии

Эти дни остались в прошлом. Мальчик превратился в мужчину, и ушел из дому, и был распят на кресте, и страдал, и умер. Я хотела бы иметь достаточно сил, чтобы представить, что случившееся минует его, что оно увидит нас и решит: не сейчас, не с ними. И нам дадут спокойно состариться.

Они вернутся, мои защитники, мои стражи. Я всегда у них под наблюдением. Через несколько дней они узнают, что однажды я проснулась на заре и стояла у окна. Кто-нибудь заметил какую-то тень, что-то увидел через окно, что-то услышал. Я всегда на виду. Может, они платят Фарине, чтобы она следила за мной и сообщала им обо всем, может, они угрожают ей, если она этого не делает. А может, они нашли кого-то еще, мимо кого я молча прохожу на улице. Это не важно.

Каждый раз мы начинаем все снова, и каждый раз они поначалу вдохновляются какими-то подробностями, а потом их что-то раздражает: новая деталь, или мой отказ сказать что-то, что им хотелось бы услышать, или то, как я себя веду, когда слышу их голоса и вижу их попытки простыми словами рассказать об очень сложных вещах.

Но, может, все и на самом деле просто. Может, когда я умру, а это будет скоро, все станет еще проще. Все станет так, будто увиденного и пережитого мной вовсе и не было, или было, но значило не больше, чем взмах птичьего крыла высоко в небе в безветренный день. Они хотят, чтобы те события остались с людьми навечно, они сами мне говорили. Их записи, говорят они, изменят мир.

— Мир? — спросила я. — Весь мир?

— Да, — сказал человек, бывший моим провожатым. — Весь мир.

Наверное, я выглядела растерянной.

— Она не понимает, — сказал он другому, и это была правда. Я не понимала.

— Он и правда был Сыном Божиим, — сказал он.

И стал терпеливо объяснять, как я зачала своего сына, а другой кивал и поддакивал. Я почти не слушала. Мне есть, чем заняться. Уж я-то точно знаю, как это было. Я знаю, как была счастлива в первые месяцы, как чувствовала, что мой ребенок необычный и особенный, что вся моя жизнь изменилась, как я не раз стояла у окна, озаренная светом, и сознавала, что растущая внутри меня жизнь, биение второго сердца, переполняют меня. Потом я узнала, что это чувствуют все женщины, готовясь стать матерями и вскармливать своих детей, что это чувство начинается в теле и пропитывает дух, и все кажется таким новым. Я улыбалась, слушая их слова, ведь они думали, что знают правду о свете и Божьем даре, который ощущает будущая мать, и мне вдруг понравилось, с каким жаром и уверенностью они говорили.

Но под конец они сказали такое, что я вскочила и в ужасе отпрянула.

— Он умер, чтобы искупить грехи всего мира, — сказал другой. — Своей смертью он освободил людей от тьмы и греха. Его отец послал его в этот мир, чтобы он страдал на кресте.

— Его отец? — спросила я. — Его отец?..

— Нужно было, чтобы он прошел через страдания, — перебил он, — так он спас всех нас.

— Спас? — вскрикнула я. — Кого спас?

— Тех, кто был раньше, и живущих теперь, и еще не рожденных, — сказал он.

— Спас от смерти? — спросила я.

— Спас для жизни вечной, — сказал он. — Все люди узнают жизнь вечную.

— А, жизнь вечную! — ответила я. — А, все люди!

Я посмотрела на них: они отвели глаза, их лица потемнели.

— Так все было ради этого?

Они переглянулись, и впервые я почувствовала, насколько сильно их стремление и невинна их вера.

— А кто еще об этом знает?

— Об этом узнают, — сказал один из них.

— От вас? — спросила я.

— От нас и других учеников.

— Ты имеешь в виду, — спросила я, — людей, ходивших за ним?

— Да.

— Они еще живы?

— Да.

— Они прятались, когда он умирал, — сказала я. — Они прятались, когда он умирал.

— Они были там, когда он воскрес, — сказал один из них.

— Они видели его могилу, — сказала я. — Я не видела его могилы, не омыла его тела.

— Ты была там, — сказал мой провожатый. — Ты держала его тело, когда его сняли с креста.

Другой кивнул в подтверждение.

— Ты видела, как мы покрыли его тело благовониями, обвили его пеленами и похоронили в склепе, недалеко от места, где он был распят. Но когда он появился среди нас через три дня после смерти, чтобы говорить с нами и вознестись к своему отцу, тебя не было с нами, ты была спрятана в надежном месте.

— К своему отцу?! — сказала я.

— Он был Сыном Божиим, — сказал один. — Отец послал его, чтобы искупить людские грехи.

— Умерев, он дал нам жизнь, — сказал другой. — Своей смертью он искупил грехи людей.

Я повернулась к ним, и, увидев на моем лице гнев, боль и страх, они перепугались, и один из них двинулся ко мне, хотел заставить меня замолчать, не дать сказать то, что я собиралась. Я отступила на несколько шагов и стала в углу. Сначала я прошептала, потом повторила свои слова громче, а он все наступал на меня. Я вжалась в угол и прошептала это снова, медленно, тщательно выговаривая слова, вкладывая в них все свои силы, весь малый остаток жизни, теплившейся во мне.