Максим Либанов - Почему наш мир таков, каков он есть. Природа. Человек. Общество (сборник)

После пресс-конференции Путина на проспекте Академика Сахарова в Москве прошел митинг, который был наполнен лозунгами, слоганами, табличками, фактически являющимися прямым ответом Путину. «Контрацептив», естественно, приобрел ряд синонимов, сходство слов «презерватив» и «президент» использовалось очень активно.

Замечательным ответом на «бандерлогов» было «Пуу». Бандерлоги появились из сказки «Маугли». Тем самым себя Путин представил удавом Каа, который их съедает и которого они должны бояться. Так Пуу стало одним из прозвищ политика. Основанные на фамилии прозвища политиков используются в России часто: Жирик для Жириновского, Зю для Зюганова, но в данном случае важна связь именно с цитатой из Киплинга.

На митингах оппозиции гораздо чаще, чем на митингах в поддержку Путина, использовался прием парирования унижения и оскорбления через иронию. Были грубые ответы, но было и очень много языковой игры и иронии, снимающей оскорбление.

Это важно, потому что этот же прием используется и для коммуникации по поводу Украины. Активно придумываются слова ненависти, которые замещают уходящие. Назвать украинца хохлом или русского москалем уже не обидно. Это стертые названия, и стерты они как раз юмором, шутками о москалях и хохлах. На их месте появляются новые слова: это уже упомянутые «колорады», а также «ватники», «вата», то есть еще более бессмысленная, неживая масса. Это тоже снижение, но скорее не по национальному, а по социальному признаку: ватник – одежда низших слоев.

Очень важны официальные слова ненависти. Если мы называем врага террористом, то его можно уничтожать – главное, кто первым выберет слово. Сейчас во всем мире слово «террорист» используется гораздо шире, чем это заложено в словарях любого языка. Назвать врагов террористами – значит получить право с ними расправиться. С другой стороны, возникают «укры», «укропы», регулярно встречающиеся в прессе «бандеровцы», «фашисты». «Укры» – это издевательство, отсылающее к Украине как «родине укров». Далее появляется еще более издевательский «укроп» (это уже не животная, а растительная метафора). В ответ на это украинцы вдруг начинают использовать укроп как официальный символ Украины. Порошенко даже предложил расшифровывать «укроп» как «украинское сопротивление» (от слова «опiр»).

Известная украинская писательница Оксана Забужко предложила различить названия: старое – «хохол» – обросло пустоватыми ассоциациями и коннотациями, а «укры» – это страшные существа, которых надо бояться. Уже есть и анекдот, где мимо старушки, продающей укроп, пробегает мужчина в камуфляже и говорит: «Своих не едим!»

Оксана Стефановна Забужко – р. 1960 – Украинская писательница и поэтесса.

Очень важный прием борьбы с оскорблениями, унижениями, словами ненависти – одомашнивание слова. Смеясь, человек осваивает слова, и они перестают быть для него оскорбительными. Отчасти такие же процессы произошли с «хохлом» и с «москалем», героями многих анекдотов. В ответ на «ватники» возникло слово «вышиватник» и «вышиванка» – так называют чрезмерных патриотов Украины. Эти приемы тоже используются обеими сторонами.

Романы, где язык играет одну из главных ролей, построены на том, что автор играет с языком – создает некий конструктор, который чем-то похож на кусочки реальности, но в реальность эту модель воплотить невозможно. У Оруэлла новояз отличался от других языков тем, что словарный запас его с каждым годом не увеличивался, а уменьшался. В реальности же язык расширяется хотя бы за счет тех же «слов ненависти». В жизни власть проводит с языком эксперименты, вводя разного рода политические слова и выражения, но все же главная работа власти происходит с коммуникацией, потому что коммуникацию гораздо легче ограничить, усечь. Запретить в коммуникации гораздо легче, чем запретить в языке. Ограничивается общение между властью и обществом, исчезает возможность общественного диалога и обмена мыслями. В результате оппозиция, противник, вытесняется из средств массовой информации и публичного пространства.

Запретить что-то в языке в полной мере вообще невозможно. Власть контролирует публичное пространство, но запрещенные в публичном пространстве слова могут функционировать в каких-то сообществах. Все попытки сильных тоталитарных государств менять язык ограничивались контролем над языком в публичном пространстве. Вне публичного пространства люди используют те слова, которые хотят.