Максим Либанов - Почему наш мир таков, каков он есть. Природа. Человек. Общество (сборник)

Скрытую часть высказывания хорошо иллюстрирует пример из сказки «Малыш и Карлсон», когда Карлсон задает фрекен Бок свой знаменитый вопрос, на который нельзя ответить ни да, ни нет: «Ты перестала пить коньяк по утрам?» Если фрекен Бок ответит «нет», это значит, что она по-прежнему пьет. Если ответит «да» – что вроде бы хорошо, – это все равно будет значить, что она пила коньяк по утрам. В слово «перестать» заложено знание, что она пьет коньяк. Любой ответ это подтверждает: то есть с этим нельзя спорить, можно только прекратить дискуссию. Но стоит вступить в эту дискуссию, и ты принимаешь условия. Это тоже очень важный прием в манипуляции людьми с помощью скрытых, или, как говорят лингвисты, имплицитных смыслов.

Наконец, для новояза важно благозвучие, краткость, четкость. Высказывание по политическому вопросу должно выстреливать из пулемета и автоматически рождать «правильное» суждение. Если для остальных принципов источники скорее понятны, здесь загадка: откуда Оруэлл взял образец. Возможно, это была какая-то немецкая речь: скорее, речь приказов, чем обычная. Возможно, это радостное скандирование.

Общество, которое описывает Оруэлл – антиутопия, – сознательным образом строит язык. Над новоязом идет постоянная, последовательная, системная работа, и совершенно очевидно, что над этим работают лингвисты. В результате этой системной работы должна получиться абсолютно самодостаточная и полная система, которая станет статичной.

Некоторые слова демонстрируют не только новояз, но и мастерство переводчика – это уродцы типа «злосекс»: секс – это нехорошо. Есть и другие знаменитые высказывания, которые часто цитируются: «свобода – это рабство», «война – это мир». Эти высказывания демонстрируют двоемыслие, совмещение несовместимых моментов.

Естественно, Оруэлл не мог продемонстрировать язык в полной мере – в художественном произведении это невозможно. Придумывание новых языков в литературе и кино вещь известная: это делал Джон Рональд Руэл Толкин, а в фильме «Аватар» это сделал Джеймс Кэмерон. Вслед за создателями такие искусственные языки разрабатывали фанаты.

Принимая антиутопию Оруэлла, мы как бы соглашаемся с тем, что новояз существует уже в 1984 году и будет существовать как статичная система в 2050-м. К счастью, такой язык существовать в реальности не может.

Во-первых, ни один язык не может быть статичной системой. Во-вторых, смыслы нельзя ограничить. Задача по вытеснению из языка отдельных слов выполнима, но если некоторое понятие важно для общества, для людей, живущих в этом обществе, то слово все равно появляется в языке.

Язык неизбежно меняется – это главный закон. Самое простое подтверждение этому – придумывание искусственных языков: собственно, из них прижился только эсперанто. Искусственный язык всегда создается как некое идеальное состояние. Когда искусственный язык начинает использоваться для коммуникации, идеальность нарушается и, естественно, появляются исключения. То, за что сегодня общество так ненавидит русский язык – его изменчивость, появление новых элементов, – и есть единственно возможные свойства живого языка.

Чем же был реальный советский язык, какие элементы власть вбрасывала, вводила в русский язык? В Советском Союзе, в отличие от оруэлловской антиутопии, не существовало системной работы над новоязом – группа тайных лингвистов не сидела в кабинетах и не создавала эти изменения. Тем не менее в партийных речах, на съездах было много чрезмерно сложных синтаксических конструкций, то есть велась работа над усложнением синтаксиса. Безусловно, работали над лозунгами. От обращений «товарищ» и «гражданин», введенных после революции, до потока аббревиатур многое было введено сознательно, но это не было системной работой над языком. Работа велась над отдельными лозунгами, названиями, обращениями.

«Все попытки сильных тоталитарных государств менять язык ограничивались контролем над языком в публичном пространстве. Вне публичного пространства люди используют те слова, которые хотят».

При этом язык все равно остается живым, все равно остается изменчивым. Даже аббревиатуры в качестве названий обновлялись. Достаточно вспомнить цепочку из названий для самого страшного карательного органа СССР: ВЧК, ГПУ, ОГПУ, НКВД, НКГБ, МГБ, КГБ…

Это очень интересный лингвистический процесс, активно использующийся властью. Его не надо оценивать ни как хороший, ни как плохой, но он действует. Аналогичный процесс произошел совсем недавно, когда президент Медведев переименовал милицию в полицию. Это попытка, убрав слово, изменив его на какое-то другое, сменить имидж. Когда речь идет о названиях, власть это может сделать достаточно легко. Слово убрано, возникает новое слово, и с ним могут связываться другие представления.