Анатолий Гончаров - Голые короли

Понять его можно. К моменту покупки дома убили с разницей в год обоих его сыновей. Еще раньше умерла от туберкулеза младшая дочь Нина Невельсон, в 1933 году отравилась в Берлине старшая - Зинаида, страдавшая тяжелым психическим расстройством. Была арестована и ждала расстрела сестра Ольга, ставшая вдовой уже расстрелянного Каменева. В Курской тюрьме убили старшего брата Александра.

У них с Натальей Седовой чудом осталась единственная ниточка, связывавшая обреченный род с неведомым будущим - 12-летний внук Сева. Троцкий сознавал, что умереть своей смертью ему не дадут. Они с женой даже и не пытались гадать, сколько и чего ему осталось - дней, недель, месяцев?.. Каждый прошедший день воспринимался подарком, не имеющим земной цены. Впрочем, и ночь тоже. Иногда по утрам Наталья Ивановна говорила с облегчением: «Ну вот, они не пришли...» Днем было легче. Днем светило яркое мексиканское солнце и незапятнанно синело небо до самого горизонта.

После жуткого ночного обстрела из пулемета, когда они оба по какой-то случайности остались невредимы, и распластавшись в углу за кроватью, не откликались даже на крики Севы, раненного в ногу - собственно, потому только и спаслись, что не издали ни звука - а по дому скользили чужие тени с оружием, во дворе гремели одиночные выстрелы, где-то лилась вода, затем вдруг стало очень тихо, даже Сева больше не кричал, невыносимой была гнетущая тишина - после всего этого, пережитого майской ночью 1940 года, превратившей жизнь в ожидание смерти, те, которые должны были прийти снова, не появлялись три с половиной месяца.

А всего они прожили в Мексике сорок два, с небольшим, месяца - до того последнего дня, 20 августа 1940 года, когда агент НКВД Рамон Меркадер обрушил на седую голову Агасфера удар альпинистского ледоруба, нацеленного давним замахом прошлого: «И даны ему уста, говорящие гордо и богохульно, и дана ему власть действовать сорок два месяца...» (Откр. 13.7). Наверняка ему попадался на глаза этот стих, и, хотя он не культивировал в себе цитатное мышление, подобно другим большевикам, однако любил использовать образы Апокалипсиса и даже ладился вывернуть наизнанку сюжеты Нового Завета, истолковывая их с позиции политического демагога: «Из двенадцати апостолов Христа только Иуда оказался предателем. Но если бы он захватил власть, то представил бы остальных апостолов как предателей».

Лев Давидович писал это, имея в виду Сталина, в разгар московских процессов над «врагами народа». Любопытно, что в это же самое время Троцкого тоже судили. С 10 по 17 апреля в «Голубом доме» Диего Риверы проходило заседание международной комиссии по расследованию обвинений, выдвинутых против него в Москве на основании показаний его бывших соратников.

В Москве Троцкого заочно обвинили в сговоре с Гитлером, которому после планируемого переворота и убийства Сталина была якобы обещана Украина. А также - с японцами, коим предполагалось отдать Приморье, если они поддержат заговор. Бывший заместитель наркома иностранных дел Крестинский показал на следствии, что он лично связал Льва Седова с главой германского рейхсвера генералом фон Сектом, и сколько денег было получено от Немцев на финансирование переворота в Советском Союзе, тоже сказал.

Ничего удивительного или необычного в такой сделке с Германией для большевиков-ленинцев, разумеется, не было. Троцкий шел известным путем, и Сталин, судя по всему, был хорошо осведомлен об этом. Кстати, совершенно справедливо считая, что позором Брестского мира Советская Россия обязана Троцкому, мы почти ничего не знаем о том, что позор этот был изначально спланирован Лениным.

В Брест-Литовске Троцкий занял как бы выжидательную позицию: «Ни мира, ни войны». Однако отнюдь не позерство новоиспеченного наркома иностранных дел на переговорах с немцами вынудило в итоге пойти на еще более унизительные для России уступки Германии - Троцкий просто не знал, как поступить в сложившейся ситуации. Немцы, заплатившие Ленину огромные деньги, потребовали немедленного заключения сепаратного мира. С другой стороны, Соединенные Штаты, уже заявившие, что вступают в войну с Германией, вовсе не были заинтересованы в таком исходе. Американские друзья напомнили Троцкому, что денег они заплатили ему не меньше, и вовсе не для того, чтобы уступить почти поверженной Германии один миллион квадратных километров российской территории.

Троцкий, оказавшись в трудном положении, на всякий случай сорвал переговоры, прикрывая свое решение ссылкой на грядущую революцию в Германии, чем поверг Ленина в изумление и ярость. Все же они не доверяли друг другу, если вообще в политике «богохульных апостолов» можно говорить о каком-то доверии. Ленин оказался более доверчивым: решил, что Троцкий руководствуется пустой революционной фразой, и не заподозрив двойной игры, заменил его на посту наркома и руководителя делегации.