Сергей Кара-Мурза - Мысли быстрого реагирования

На этот вопрос испанского моряка я не нашел ответа. Мы и сами еще не понимаем, что же мы, козлы, сделали со своей страной.

10.02.2014

В 1965 г., еще веяли либеральные ветры, мне подарили томик Кафки. Одна притча застряла у меня в голове, тягостно. Хотя как будто еще ничего она не предвещала, а просто тяготила, без привязки к моей жизни. Вещь небольшая, приведу ее здесь:

Рулевой

— Разве я не рулевой? — воскликнул я.

— Ты? — удивился смуглый рослый человек и провел рукой по глазом, словно желая отогнать какой-то сон.

Я стоял у штурвала, была темная ночь, над моей головой едва светил фонарь, и вот явился этот человек и хотел меня оттолкнуть. И так как я не двинулся с места, он уперся ногою мне в грудь и медленно стал валить меня наземь, а я все еще висел на спицах штурвала и, падая, дергал его во все стороны. Но тут незнакомец схватился за него, выправил, меня же отпихнул прочь. Однако я быстро опомнился, побежал к люку, который вел в помещение команды, и стал кричать:

— Команда! Товарищи! Скорее сюда! Пришел чужак, отобрал у меня руль!

Медленно стали появляться снизу усталые мощные фигуры; пошатываясь, всходили они по трапу.

— Разве не я здесь рулевой? — спросил я.

Они кивнули, но смотрели только на незнакомца, они выстроились возле него полукругом и, когда он властно сказал: «Не мешайте мне», — собрались кучкой, кивнули мне и снова спустились по лестнице в трюм. Что за народ! Думают они о чем-нибудь или только, бессмысленно шаркая, проходят по земле?

Пока я работал в лаборатории, с нашим мощным и благородным руководителем, заноза этой притчи меня мало беспокоила, хотя была активной. Притча — абстрактная модель. В лаборатории, погруженные в наши задачи, мы часто сталкивались с вторжением чего-то чуждого и непонятного. Сил не хватало, но я, рулевой моего стеклянного реактора с колбами и хозяин компаса, сразу мог крикнуть: «Команда! Товарищи! Скорее сюда!» Появлялись усталые мощные фигуры и помогали разобраться с чужаками и идолами. Они не пошатывались и не шаркали бессмысленно. Голова ясна и руки золотые.

Чувствуя за спиной эту силу, я в приступе самонадеянного патриотизма ушел в «общественную науку». И тут эта заноза стала подключаться к энергетическому полю нашей реальности. Чужаков стало много. Звать команду и товарищей стало непросто — они были с тобой согласны, но предпочитали или сидеть в трюме, или даже слегка поддакивать чужакам — оправдывая мои заблуждения. Приходилось ехать к старым друзьям, заставлять их вникать в чужие для их работы проблемы, чтобы удержать свой руль и укрепить компас.

Поскольку я пришел из другой сферы, это мне казалось ненормальным. Чужаки как будто обладали какой-то силой и понимали друг друга, а те, кто по всем признакам были моими товарищами, как будто чем-то связаны, заторможенные. И не было заметно, чтобы за этим стояли какие-то политические факторы. Взрослые из моего детства были того же поля ягодами, но другими, по очень многим параметрам. Но они старели и были все менее видны.

Сейчас, когда я читаю социологическую литературу, мне кажется самым правдоподобным для определения разных групп термин «культурный тип». Чужаки были людьми иного культурного типа и были как-то связаны, а я и мои товарищи постепенно становились разобщенными и слабыми.

Все это обнаружилось воочию сразу в 1985 г. Чужаки быстро поднялись наверх, хотя нередки были и между ними распри. Притча Кафки как будто ожила.

Что сильно удручает? То, что все эти явления хорошо описаны в научной литературе — пока что западной, но и к нам они проникают, а интереса не вызывают. Большинство вокруг, в общем, думают и переживают примерно одинаково. Они должны были бы быть «товарищами», поддерживать друг друга словом и делом, хотя бы обсуждать совместно нашу жизнь. Но нет общего языка для обсуждения трудных, неизученных проблем. И разговор скатывается в колею, в которую нас загоняет телевидение.

И со временем положение не улучшается, а наоборот. Люди как будто какими-то магнитами слепляются в маленькие группы, которые начинают вяло спорить друг с другом по второстепенным вопросам. А если кто-то поставит явно важный, но неразработанный вопрос, от него стараются отойти в сторону. И это очень ловко удается.

И начинаешь думать: не получится ли так, что понемногу, без страсти и сильных чувств, наша культура иссякнет и так обветшает, что и слово «товарищ» будет забыто. Будут вокруг тебя одни «чужаки» — наверху сильные и хищные, а ниже — вполне приемлемые в быту.