Александр Зиновьев - Живи

— Я категорически отвергаю твой релятивистски статистический подход, — возражает он. — Есть природные законы гармонии, обязательные для всех. Змеи, крокодилы, пауки, мокрицы безобразны, но не уродливы. Люди в прошлом тоже были всякими, но уродство не было существенным фактором человеческой жизни. Уродство есть чисто человеческое изобретение. Человек открыл уродство и развил его средствами искусства и идеологии до высочайшего уровня. Человек превратил уродство в господствующую тенденцию эволюции. Мы катимся в антимир — в мир антиздоровья, в мир всеобщего уродства. Всеобщая деградация — вот наше будущее. И мы его предшественники. Так воспоем же славу этому грядущему безобразию! Дадим ему теоретическое обоснование, и наши потомки будут с нашими именами носиться так же, как мы носимся с именами Евклида, Платона, Аристотеля!

Наш Комбинат за успехи в перестройке наградили орденом Трудового Красного Знамени. Директора наградили орденом Ленина, его заместителей и заведующих отделами, лабораториями и цехами — орденами рангом пониже, а прочую «мелочь» — медалями. Я получил медаль «За трудовую доблесть». Получать такую награду стыдно, а отказываться нельзя. Если бы отказался, меня немедленно исключили бы из партии и уволили с работы. А прожить на пенсию по инвалидности в моем положении невозможно. Поэтому я принимаю поздравления с таким видом, будто я этому безумно рад.

Как работник я неизмеримо лучше, чем Гробовой. В Комбинате это общеизвестно. Но Гробовой получил более высокую награду, чем я. Где тут справедливость? А она тут на самом деле есть: Гробовой занимает более высокое служебное положение, и потому ему положена более высокая награда. Вот именно эта наша общая справедливость порождает нашу личную несправедливость. Если бы я попытался заявить вслух, что заслуживаю более высокую награду, чем Гробовой, весь коллектив Комбината встал бы на защиту Гробового против меня. Меня обвинили бы в безнравственности.

Как быть в таких ситуациях? Выход один: не придавать ей значения. Но есть ли это решение нравственное? Миллионы людей в сталинские годы делали вид, что ничего не знают о массовых репрессиях, — «не придавали им значения». А можно ли это оправдать с моральной точки зрения? Ведь таким путем можно оправдать все что угодно. Где проходит принципиальная грань между явлениями, игнорирование которых проводит грань между нравственностью и безнравственностью? Можно, конечно, принять за критерий то, что касается лишь лично тебя и что касается других людей. Но и это различение неопределенно. Например, тот факт, что орден получил паразит, хапуга и карьерист Гробовой, касается не только лично меня, но и всей нашей системы вознаграждения. Как быть? Помалкивать? Все помалкивают. А нравственно ли это? Столько лет труда — и медаль! Только и всего. Солнце не стало от этого светить ярче. Моя комнатушка не увеличилась ни на один квадратный сантиметр. Пища не стала вкуснее и сытнее, а одежда — красивее. Мир сохранил цвет и запах заношенной солдатской портянки. Так почему и ради чего я должен быть в чьих-то рядах? И я не вижу разницы между рядами созидателей и разрушителей: последние все равно хотят что-то созидать, а всякое созидание имеет конечным итогом разочарование и тоску о прошлом. Вот так я бьюсь между двумя крайностями, как та муха между стеклами в моем кабинетике. Но никто не откроет мне форточку, чтобы дать мне вылететь на волю, ибо такой форточки для меня вообще нет.

Короче говоря, какое бы явление нашей жизни мы ни взяли, мы оказываемся в затруднении с применением к нему нравственных оценок. Навязывается вывод: надо жить не по правилам некоей абстрактной морали, заимствуемым нами из прошлого, а по правилам конкретной морали, соответствующей условиям нашей жизни. А вторая лишь по видимости есть мораль. В наших условиях позиция морали вообще есть позиция ложная. Но в таком случае вся моя жизнь есть ошибка.

Слепой сказал, что со мною обошлись, конечно, несправедливо. Но с какой точки зрения? Он рассказал мне по этому поводу такую историю.

В США молодой парень был приговорен к смерти за убийство. Но приговор не привели в исполнение сразу. Семь лет тянулась волокита. Казнь все откладывали по каким-то причинам. За эти годы парень перечитал сотни всяких книг, изучил различные науки, стал образованным, много размышлял, сам начал писать книги. Он стал совсем иным за эти годы — стал совсем иной личностью. И вот наконец-то волокита судебная закончилась, и приговор был оставлен в силе. Его казнили. Но казнили не того человека, который совершил преступление, а уже совсем иного. Можно ли считать эту казнь справедливой? С точки зрения индивидуальной — нет, а с точки зрения общества, выработавшего определенные средства самозащиты от преступлений, — да.