В. Дудко - Крах наступательной стратегии ВМС США на ТОФ. Книга 1. Герои Бангора

Вот такой опыт я приобрёл на прошлом разборе, когда т. н. специалисты нам внушали, что это работать не будет. Жаль и очень жаль.

Слежение продолжалось, так как было указание подтверждать контакт только штатными средствами, то акустики напряжённо работали, выявляя всё новые классификационные признаки, переругиваясь и хихикая, при этом выдавали пеленг на цель. Это продолжалось восемь часов. Инженер-акустик свято верил в приставку B&K и ни на секунду не усомнился в правильности её работы. Я непрерывно вникал в работу акустиков, маневрируя им в угоду, и видел, что мы на границе разрешённой полосы, поэтому очень сильно рисковал. РПК СН тоже вышел из разрешённой зоны движения. Отметка на ГАК начала приобретать боле отчётливые формы и появился сигнал в наушниках на дистанции 100—120 кабельтовых, «СКАТ» подал первые признаки жизни. Теперь можно занять позицию в секторе на КУ – 30—90 ол/б в дистанции 90—60 кабельтовых и начать сопровождение. Мы продолжали движение ещё пять часов, не стесняясь, маневрировали и сближались до 60 кабельтовых, снимая ГАП РПК СН. Когда было снято гидроакустическое поле (ГАП) РПК СН, я дал приказ вернуться в разрешённую зону движения и занять указанную мной позицию в дистанции 90 каб. А сам пошёл к штурману и начал обратный отсчёт. От точки, где первый раз был обнаружен акустический сигнал «СКАТ» и определены ЭДЦ, до того места, где «B&K» первый раз обнаружил цель, дистанция обнаружения крейсера оказалось равным 36 милям, т. е. дистанция первого обнаружения была более 30 миль. Это был гром среди ясного неба. Более подробное описание этого слежения было изложено в ЖБД и отчёте за поход К-492.

Мы установили слежение за РПК СН по готовности №2. Отбой тревоги. И тут я ощутил в движениях скованность и неуклюжесть. Мои члены отяжелели, голова становилась деревянной. Я не спал уже около двух суток и понял, что едва стою на ногах. Но вопреки собственной традиции я не мог покинуть ЦП при слежении и отправиться в столовую пить чай и отдыхать, а проследовал прямиком на диванчик за спиной рулевого в ЦП. Влажная духота в отсеках забрала остаток сил. Я упал на сиденье, с удовольствием вытянул ноги, пробежал глазами по знакомым приборам и начал инструктировать старпома, который прибыл мне на замену. Закончив, я даже не лёг, а скорее рухнул на узкое сиденье, которое командиры часто использовали как диванчик в ЦП. По действующим документам я не имел права покидать центральный пост, когда гидроакустик сообщает, что обнаружен корабль или лодка, поэтому формально всё соблюдено. Старпом Лобанов Олег Михайлович не выяснял, врёт акустик или нет, его просто вся эта неопределённость как-то раздражала. Он подошёл к Павлу Смирнову, начальнику РТС, попросил: «Покажи, где стратег». Тот сразу ткнул пальцем в экран. Картинка, которую ему показал Смирнов, его убедила. Он знал Смирнова как очень аккуратного и исполнительного специалиста.

Командир БЧ-4 Сергей Каплин объявил сеанс связи. Всплыли на перископную глубину. Приближался рассвет. Небо на востоке побледнело, позволив образоваться линии горизонта. Я не спешил погружаться, контакт был устойчивый, стратег не маневрировал, можно следовать в перископном положении. Видимость была хорошей по всему горизонту, кроме берега, скрытого частыми туманами. Я смотрел туда, откуда неожиданно мог показаться рыбак или судно. Мнительность? Да. Это оказалось лишь тенью среди множества ей подобных. А что там ещё скрывается за пеленой тумана?

– Сигнал РЛС справа по корме! – доложил взволнованно радиометрист.

Не тратя времени на проверку источника сигнала, опустил выдвижные, лишь на мгновение, задержав антенну обнаружения сигналов, пытался распознать нарушителя спокойствия. Транспорт или военный корабль? Я так и не понял.

– Погружаться на глубину 55 метров, – стоя наблюдал за пультом систем погружения-всплытия, расцвеченного сигнальными лампочками со словом «Погружение».

– Первый, восьмой, пульт ГЭУ, глубина пятьдесят пять метров! – докладывали вахтенные в отсеках почти одновременно, повторяя один за другим номера, за которые отвечали.

На панели загорались сигнальные лампочки, а в ЦП раздавались команды. Лодка погружалась с небольшим дифферентом на нос.

Теперь, когда я проспал целых три часа и мог бодро и быстро думать, как-то само собой вернулся к анализу обнаружения и сближения с РПК СН. Мне не хотелось, чтобы всё прошло так незаметно, хотелось, чтобы все знали, что мы впервые обнаружили на такой значительной дистанции и – главное! – классифицировали лодку с достоверностью сто процентов на дистанции более 30 миль. Конечно, никто не поверит. Я тут же собрал КБР и приказал готовить все материалы – карты, запись с магнитофонов и самописцев этого уникального обнаружения – с тем, чтобы сделать всё это достоянием командиров и командования флота.