Артур Шевененов - Стратегическая /ир/рациональность против таутентики. Поворотный момент к новейшей триаде политологии

Здесь непосвященному самое время заплутать; но немного терпения, – и все предстанет в полной простоте! По большому счету, все вышеприведенное (и многое еще нижеследующее) кажет на разные имена и представления одного и того же . Так, торговля естественно обобщается до теории игр, имеющих и военные, и общественно-психологические приложения (вскоре будем применять понятие «смешанной стратегии» родом из этой же языковой области). Мало того, по «гамбургскому» сквозному счету, обобщается торг (как и, шире, расторг или размен) до максимизации эффективности либо ограниченной оптимизации; но это последнее имеет и вероятностные обобщения, так что соотношение риска и ожидаемой отдачи оговаривает и «граничные» выгоды (поведенчески либо утилитарно – полезность). Причем на это указывает как, скажем, модель CAPM (capital asset pricing model, модель оценивания инвестактивов), так и игровые выплаты при соответствующих примененных стратегиях (предположительно близких к оптимальным в случае осуществления рациональными игроками при полной информации, несущей паче стресса от сложности). Причем первая развеивает миф о том, что всякий-де риск оплачивается: сверх «разумно» просчитанного (в т.ч. минимизируемого либо диверсифицируемого) не стоит ожидать выигрыша выше нормального или даже безрискового. Иными словами, за безрассудство медали мамонья легиона не выдадут. Впрочем, на сей счет иного мнения может придерживаться Талеб, считающий себя православным христианином, и на основании своих моделей воспевающий неравенство как оборотную сторону сверх шансов для избранных , пусть сопряженных с вящими рисками, потерями и прозябанием для большинства.

Надо сказать, данная книга придерживается третьей, взмывающей над остальными линией рассуждения: возможности можно и нужно улучшать, создавать, контролировать, – а не просто принимать как данность либо оспаривать соревновательно, на уровне ли «сравнительных конкурентных преимуществ» (в ветхом, докризисном неоклассицизме) или же «квадранта чернолебедности» (в логике посткризисной талебовости).

Дело в том, что мною предложенное обобщение 27-летней давности восходит ко времени начала 90х, когда «азиатские тигры», или «юго-восточные драконы» только начали отыгрываться, делая ставку на то, что позже тихо прогремит как «стратегический протекционизм» с участием государства в роли долгосрочного инвестора и социального плановика не без благонамеренной диктатуры (social planner & benevolent dictator). А чего стесняться плановости либо коллективизма, вдобавок к последним освящаемым в тамошней же академической мейнстрим-литературе понятиям (не считая теорем невозможности вполне демократического выбора), когда с момента крушения осмеянной Страны Запад успел перенять все это на всех уровнях: team work/building, budgeting, SWOT, MVV и пр. – корпоративном и «странновом» (видимо, приходится мириться с давно искажаемым логосом русского языка, испещренного несвойственными ему структурами и парадигмами – одна из печальных «экстерналий» глобализма, или «открытого» общества). Присовокупите сюда же все эти «blue ocean strategies» (подход для компаний, не желающих мириться с насыщенностью рынка и избыточной конкурентностью), в части рожденной кризисом литературы, и выйдет, что ваш покорный вовсе не повторял, но скорее предвосхищал то, что неминуемо вызрело бы как переосмысления давно себя изжившего.

Среди прочего, имел неосторожность подойти во время одной из конференций к Энн Крюгер с вопросом о том, каково ее отношение к докладу от 1996 о стратегическом протекционизме. Ее реакция была ожидаема: критикуем как можем! Оно и понятно: речь ведь о том, что Юговосток уже тогда начинал выбиваться из-под контроля ревнивого хозяина, не привыкшего мириться с альтернативными путями. Но знай она, чтО подразумевала моя парадигма, то ядерный взрыв нравственного негодования оказался бы баллом-другим выше по шкале амплитуд. Ведь не подкопаешься на предмет закрытости конвенциональной, ибо не имел в виду ни тарифных и нетарифных барьеров, ни субсидий отдельным уязвимым секторам – просто и полно, ни больше ни меньше, создание и улучшение возможностей (creating & augmenting the opportunities).

Среди прочего, рациональные игроки (буде таковые имеются в природе, ибо эффективность в смысле ресурсной экономии можно отмести на корню ввиду варварского расходования ископаемых, что сопровождалось и уничтожением большей части биосферы за последние десятилетия), – так вот, как ожидается, если рискуют, то не вместо информационной обработки, но после. Иными словами, Бейес-апдейты как вероятностей, так и распределений в более широком смысле, должны служить, если и не эквивалентом CAPM-конвенции и Парето-улучшения (Pareto-improvement, optimization, slack picking), то всяко неким вспоможением и коррелятом арбитража. Опять же, рациональные инвесторы не рискуют без меры и повода, если только не игроманы, адреналин-зависимые и пр. (Здесь рискуем вступить в серую зону психиатрии сверх психологии наивно-невооруженной, теоретико-игровой). Но и «дармовые» люфты возможностей апроприируются лишь в меру сравнительной бесплатности, когда «трансакционные издержки» не перевешивают их. Последние в расширительном смысле возможно толковать и как «цену изменения/утверждения контракта», и как мета-цену изменения условий игры, в т.ч. обеспечения «институционального сдвига». (Западные визави, говоря о «порядке на основании правил», могли бы указать на институциональное наполнение правил, если только не рискуют под «сдвигом либо разливом», upheaval or spillover, обнаружить революционно-переворотную подоплеку, тем выдав корни и истоки сердобольности вразрез с мотивами, что в их же литературе хорошо изучено как incentive/s/-/in/compatibility, moral hazard, agency cost/gap.)