Артур Шевененов - Истопись. Eistopeis

И тогда, в одних и тех же головах, начинают сходиться – нет, не частности, но именно крайности, так что и психиатрия столь же актуально-насущна, сколь и бессильна, а поддержание длительной жизнедеятельности организма – не проблема в сравнении с нарастанием энтропии в виде тщеты и диссипации смысла, коего – по Брэдбери, который полвека назад также все предсказал – столь усердно бегали в поиске суетного утоления, развлечения гаджетами и чужими жизнями, совлечения различения, коему способствуют книги, которые для того и решают сжечь, чтоб не бередили совесть. Испепелить, пока те не испепелили тебя. Спалить, разумеется, фигурально, «гибридно», заместив их новыми решениями или, на худой конец, новыми гуру. Да вот хотя бы – пропонентами и адептами неопаганизма. Ведь, если в средние века инквизиторам казалось, что колдунов да ворожей слишком много, и это беда, то теперь ими беда усматривается в видимой недостаточности, недоминантности новых вожделений и ценностей как коррелятов свободы.

Дьеп, гестапо, глубинность – уловима ли связь? Первое – название поселения во французской Нормандии, с времен викингов означавшего «глубь» (норд. djupr), сквозь которую пронеслась Столетняя война, и где еще недавние поработители (коим выдадут харизматичную Жоанну условно свои же) предстанут ситуативными союзниками против Виши, что не помешает открывать «дружественный» огонь. Это преддверие операции в Час Ч (D-day) станет символом напрасных трат и потерь, но из коих можно и нужно вынести урок, тем – цинично? – обратив «бросовые расходы» в «инвестиции». Однако, и это не помешает сему повторяться в Афганистане, на Ближнем Востоке, да и повсеместно, где привычно союзные авантюристы не устанут приписывать себе победы – очевидно, в виде посеянного хаоса там, где ломление не вполне выгорело. Но ровно о ту пору еще процветала структура, чье название содержит немецкое geheim (букв. «глубинное, тайное»), пусть и в выхолощенном смысле перекочевавшее в то, что ныне блюстители свободы и нравов-как-безнравственности величают «глубинностью» махины, механизмов контроля, системы подавления и отбора лояльных да благонадежных (с весьма красноречивым переносом уточнения staat ). Одно дело, – когда сему радуются непосредственно причастные, и притом не афишируя; и совсем иное – когда о том же ликуют журналисты да электорат от люда простого, заведомо не наделенного ничем, кроме клубно-ценностной солидарности да разве что голосом в сетевой пустоши. Это важный, критичный слом изнутри – поистине случай, когда отрицательный «оптимум» эффекта, MRTP и вообще портфельной взвеси сулит повышение цены контроля внутри самого клуба и в его окрестностях. Что и отмечается последние лет пять явно (с ускорением-сгущением времен, почти по Марксу и даже Маркесу, в последние год-полтора), хотя структурные паттерны наметились десятка два-три уж лет тому назад.

В клокочущей пучине суеты привычно терпит бедствие главное, сбрасываемое подобно балласту: любовь и мудрость. Пока сии перевешивают различия и конфликты, цена вопроса и путевая взвесь остаются регулярными, так что возможны «мир во всем мире» и центростремительное согласие внутри империй, блоков, альянсов, что и оным позволяет производить нечто небесполезное, не повергая в цейтнот ошибок и крайних средств. Но когда различия начинают превалировать, определяя перцепцию сути, центробежность уже трудно локализовать (в юрисдикции и ареале неприятеля), так что пущенный «красный петух» при переменчивом (в эпоху-то «потепления») ветре вскоре перекидывается назад на поджигателя.

И знаете? Ведь и о сем предупреждал Гессе. Не позднее года 1927 знал (как следует из «Степного волка»), что великая война грядет. Возможно, ранее она переносилась на более отдаленный срок, а затем, опять же, «времена ускорились» в рамках заочной эскалаторной спирали потенциального конфликта, упирающегося в гибкий критерий « относительного баланса сил» . Который ляжет в основу и логики создания ядерного оружия у обеих сверхдержав как условия сдерживания – необходимого, но едва ли достаточного . Который вполне вяжется с перцепцией сравнительной депривации «великогерманской нации» после Первой войны (очевидно, на контрасте с достижениями, которые отчего-то не помогли понять первопричин, вместить роли собственного авантюризма как одного из проявлений либеральной безответственности. И который вполне соотносим с понятием сравнительных экономических преимуществ , то подрываемых санкциями (как, кстати, мнилось тем же реваншистам, из чего следует относительность абсолютных преимуществ или максимума мобилизируемых средств), то создаваемых лишь в воображении масс сетеподобной поддержкой. Близорукость поиска максимума как якобы гаранта «лучшего равновесия», как уже подчеркивалось, явлена была не только во Вьетнаме, но и совсем недавно – в подборе санкций и прочих репрессий, в т.ч. по линии спорта, которые лишь укрепили возможности вероятного противника, которого Запад надеялся ослабить. Причем второй соперник, все это время крепнувший параллельно в «спящем режиме», вдруг также обнаружил баланс сил смещенным в его пользу.