Денис Гаев - Александр Литвиненко и Полоний-210. Чисто английское убийство или полураспад лжи

В воскресенье ему дали какое-то лекарство от горла,для снятия воспалительного процесса после приема антибиотиков. Я сказала: «Этого достаточно?» Тогда ему уже вводили питательные растворы, он не мог ничего есть. В понедельник – это пошла уже вторая неделя – он уже не мог разговаривать вообще.И когда у него уже язык не поворачивался, это было так страшно, что я просто не выдержала, выскочила на ресепшен и начала там орать: «Вы что делаете? Вчера я ушла, мой муж мог хотя бы говорить!»В этот момент прибежали все доктора, начали мне объяснять, что, может, это побочный эффект антибиотика,хотя один из показателей не подходит, а может, неправильное лечение».

Здесь очень любопытно упоминание про «специалиста-токсиколога» из США. Кто он? Видел ли он результаты анализов? Если видел – то к какому выводу пришел? Ответов на все эти вопросы нет.

Ну и, если верить этому рассказу – состояние здоровья Литвиненко быстро стало удручающим. Он ведь даже не мог говорить! Мы бы охотно поверили, но… читаем дальше:

«И когда они в четверг обнаружили у него в крови токсин,они проверили его и на внешнюю радиацию, которая ничего не показала… Они сделали несколько анализов на токсины, и вечером приходят, говорят: «Мы обнаружили таллий, и назначили антидот».Мы даже обрадовались – слава богу, наконец поняли, отчего это происходит, причина ясна, антидот назначен, теперь Саша поправится. И он сам этой верой постоянно жил».

Итак, таллий (а не полоний!) в организме больного все-таки был обнаружен! Учтем это. Таллий, даже не радиоактивный – тоже весьма опасный яд. Кстати, и выпадение волос у больного вполне согласуется с версией таллиевого отравления.

«После обнаружения таллия они приняли решение перевести его в другую больницу,к этому моменту подключилась и полиция.До того мы могли говорить что угодно и просить сколько угодно, никто нас не слушал.В новом госпитале, в гематологическом отделении, он с первого дня начал давать показания.Полицейские эти просто преклонялись перед ним за то, что он в таком состоянии давал показания.Ему давали все время обезболивающее, но я не знаю, как он это вынес. Мне потом объяснили, что раздражение, которое у него было в горле – это все было внутри, кишечник, пищевод, желудок, все было в этих язвах (плачет).

Когда ему назначили этот антидот, ему принесли его в виде порошка.А он не совсем растворялся, там оставались такие острые кристаллики, ему было так больно… И когда он давал показания по 3–4 часа,я даже просила их не пускать, когда он засыпал, чтобы дать ему отдохнуть хоть немного».

Странности продолжаются: Литвиненко, который якобы уже «не мог говорить» – тем не менее, был способен давать показания полиции, причем по 3–4 часа ежедневно! Правда, это – якобы – был такой подвиг, что полицейские «просто преклонялись перед ним». Но ведь полицейским вообще не следовало требовать от больного совершать подвиги, чтобы потом «преклоняться»! Мы все-таки живем в XXI веке: когда больной не может говорить – они вполне могли взять его показания в письменной форме, или с помощью компьютера. Это нормальная практика. И если Литвиненко все-таки давал показания устно – значит, как ему, так и полиции это было проще. Значит, говорить он вполне мог без существенных проблем.

Более того: несмотря на свою «неспособность говорить», Литвиненко, как предполагают, еще успел дать интервью, и не одно! Впрочем, вопрос об его интервьюерах темен (мы его подробно рассмотрим в главе 6). Но одно совершенно достоверно: он дал интервью ВВС и ноября (его полный транскрипт мы приведем). Значит, даже на одиннадцатый день после своего предполагаемого отравления Литвиненко вполне был в состоянии говорить (другое дело, что, похоже, не особенно горел желанием это делать).

Впрочем, давать показания полиции он начал только после своего перевода в University College Hospital – что произошло 17 ноября. И в этот день, и в следующие, он, очевидно, говорить еще мог. Да и не только говорить:

«В понедельник, это было в последнюю неделю,его перевели из гематологического отделения в реанимацию. Если, когда его перевезли в эту больницу, он еще вставал,даже походил немного, чуть обустроил себе кровать,пошел в душ, кран починил– то, когда его перевели на третий этаж и подключили ко всем трубкам… Не то, чтобы я поняла, что это уже конец, но я поняла, что это нехорошо».