Алексей Цветков - Марксизм как стиль

Взросление ребенка это шанс политически прочесть любимые с детства сказки. «Холодное сердце», например, вдруг оказывается идеальным, даже схематичным, пособием по идеологии раннего еврокапитализма, где «стеклянный человечек» это протестантская бизнес-этика, а «великан Михель» – тёмная сторона рынка, связанная с капитализацией самих желаний и следующим отсюда опустошением, психологическим банкротством.

История же про «Маруфа башмачника» – лукавое арабское иносказание о пользе уравнительного перераспределения доходов и о том, что все сокровища феодализма рождаются из-под грубого крестьянского плуга.

Я уверен, что время объяснять политические тексты через суждения вкуса, психоанализа, мифологических архетипов и теорий языка закончилось. В этом нет более общественной надобности и это теперь умеет любой гуманитарный старшеклассник. Вырос спрос на нечто обратное: политическое объяснение самих наших вкусовых предпочтений, психоаналитических теорий сознания и моделей языка. Если у вас растёт ребенок, именно он подтолкнет вас к этому новому (или подзабытому?) объяснению «давно известного».

В девять лет, подслушав, что взрослые смотрят в Интернете, она хочет узнать, кто такие «правые» и «левые»?

Вместо того, чтобы объяснять, кто, где и почему сидел во французском Конвенте, я выбираю два простых негативных слова, которые она хорошо различает и которые временно могут исчерпать тему – «корысть» и «зависть».

«Правые завистливы и корыстны. Либералы корыстны, но не завистливы. Левые же бескорыстны, но завистливы».

– А бескорыстные и не завистливые? – предсказуемый вопрос задается после того, как ребенок попросил повторить, повторил сам и переварил услышанное.

– Это святые отшельники, они не участвуют в политической жизни общества и многие вообще сомневаются, существуют ли они?

Проблема святых отшельников ещё и в том, что любой отказ от удовольствия неизбежно порождает удовольствие от отказа. Но в девять лет об этом не обязательно задумываться, отложим на потом.

Конечно, я мог бы выбрать два позитивных слова, но на негативных объяснять проще. Позитивные слова в девятилетней голове слишком синонимичны.

Под критскими звездами у моря я объяснял ей, что такое историческая диалектика. Вот космос, который мы видим ночью в небе никогда не был и не будет таким, каким мы его видим. Если рядом с каждой звездой написать на небе дату, в которой она нам показана, учитывая скорость света, то ни одна дата не совпадет, звездное небо собрано из кусочков разных пазлов, не совпадающих во времени. Даже Млечный Путь состоит из таких отдельных святящихся мест, возможно, вообще никогда не существовавших одновременно. «Это даже немножко страшно и от этого можно немножко с ума сойти» – сказала дочь, устраиваясь поудобнее на скале и недоверчиво рассматривая Млечный Путь.

После этого не составило большого труда объяснить, что в немного другом смысле подобное происходит и с более «человеческими» вещами, окружающими нас повсюду на земле. Архитектура отелей и форма полицейских, товары на прилавках и церкви у дорог, разное поведение туристов из разных стран – всё это несет в себе дату возникновения, историческое клеймо конкретного события, породившего их. И эти даты так же не совпадают. И каждая из этих вещей останется такой, пока не случится следующего события, призванного изменить её облик и наше восприятие.

Главная опасность в любом воспитании – навязать свои взгляды и модели вселенной. Поэтому я всегда предлагал ей все мне известные модели на выбор. В раннем детстве ей больше всего нравилось православие и буддизм, но ближе к десяти годам заинтересовала саентология. Уж больно красиво закручена у Хаббарда «космическая опера» с огненной стеной и разнопланетными душами, спрятанными внутрь земных обезьян. И вот дочь выросла т.е. завела страницу в соцсети и презирает певицу «Нюшу» просто за то, что её слушают все девочки в её классе. Теперь её впечатляет идея из «Саус парка» – реальность это реалити-шоу т.е. вся наша история это один сплошной «Дом-2». После моей скептической улыбки, она просит привести доказательства против такого взгляда. Слабость подобных идей в том, что на них нечего возразить, а их прилипчивость в том, что они разрешают нам делать всё, а точнее, разрешают как раз ничего не делать.