Владислав Гончаров - Кто развязал Первую мировую. Тайна сараевского убийства

Какие чувства испытывал император Вильгельм во время этой беседы? По впечатлительности своей натуры он был глубочайшим образом возмущен ужасной вестью об убийстве Франца-Фердинанда и его жены, которых он только что посетил в Конопиште. Когда он в предыдущее воскресенье днем катался на своей яхте около Киля, он заметил, как маленький баркас на всех парах устремился к нему. Он решительным жестом приказал ему остановиться, но адмирал Мюллер, который стоял на носу, сделал знак, что у него имеется какое-то сообщение. Показав лист бумаги, адмирал сложил его и положил в свой портсигар, который потом осторожно перекинул на палубу яхты. Матрос подобрал портсигар и передал его императору. Вильгельм II раскрыл его и побледнел, прочитав роковое известие из Сараева. Он немедленно распорядился повернуть назад и отменить назначенные морские гонки [66].

Он собирался отправиться в Вену, чтобы присутствовать на похоронах эрцгерцога и выразить свое соболезнование престарелому Францу-Иосифу в новом постигшем его горе. Но когда ему сообщили, что дюжина сербских убийц направляются из Белграда в Вену, чтобы убить его самого, он подчинился убеждениям канцлера отказаться от этой поездки [67]. Официально было сообщено, что поездка отменяется вследствие невралгии, а отнюдь не по соображениям личной безопасности. Но его внезапное решение отказаться от поездки в Вену для отдания последней чести своему покойному другу породило всевозможные противоречивые и фантастические слухи [68].

Было бы рискованно пытаться дать исчерпывающий анализ психологии кайзера 5 июля 1914 года или в какой-либо другой момент. Карл Каутский, вождь германских социалистов, считает, что кайзер уже в то время был человеком ненормальным. Герман Луц написал тщательную работу, в которой он показывает, что у императора давно уже бывали периоды маниакальной депрессии, которые всегда сопровождались у него безрассудными воинственными жестами, каждый раз вызывавшими тревогу в Европе.

Другие писатели, ознакомившись с речами, которые император произносил во время войны, то экзальтированными, то слезливыми, а также с его «Сравнительными таблицами» и мемуарами, написанными после войны [69], считают его: одни – опасным параноиком, другие – страдающим неизлечимой манией величия или эгоистичным глупцом. Но они забывают, что даже в странах Антанты нельзя судить о политических деятелях на основании того, что они говорили под влиянием войны или в целях политической пропаганды, так как это не дает правильного представления об их довоенных взглядах. Читая изобилующие историческими неточностями излияния Вильгельма в Дорне, они забывают о разрушающем действии, которое оказали годы войны на впечатлительного и легко возбудимого человека.

До Сараева император Вильгельм был склонен думать, что Австрия проявляет ненужную нервозность по отношению к Сербии и что ей следует попытаться прийти с ней к какому-нибудь дружескому соглашению. Весной 1914 года, когда Австрия была встревожена слухами, что Сербия по наущению России намерена в какой-то форме объединиться с Черногорией, император высказался скорее в пользу Сербии, чем в пользу Австрии. Он считал «бессмыслицей» старания Австрии во время Балканских войн не допустить Сербию к Адриатике. Новая попытка помешать Сербии получить выход к Адриатике путем объединения с Черногорией вызвала у него замечание:

«Невероятно! Этому союзу совершенно не нужно препятствовать, и если Вена попытается помешать, то сделает страшную глупость и вызовет угрозу войны со славянами, к которой мы будем совершенно безучастны» .

Он соглашался с Тиссой, спокойно признававшим, что это объединение неминуемо, тогда как Берхтольд и Франц-Иосиф считали его неприемлемым. 5 апреля он телеграфировал с острова Корфу Бетман-Гольвегу:

«Абсолютно необходимо, чтобы в Вене серьезно считались с возможностью [объединения Сербии и Черногории] и уяснили себе, намерены ли они при всех обстоятельствах стоять на той позиции, которую заняли император и граф Берхтольд, или готовы усвоить точку зрения Тиссы. Первое было бы возможно только в том случае, если они абсолютно твердо решили силой оружия воспрепятствовать осуществлению такого объединения. Во всяком случае, Австрия не должна ставить свой престиж на карту и публично заявлять о неприемлемости того, что она в конце концов согласится допустить. Если они склонны принять разумную точку зрения Тиссы, то австрийская политика сумеет без большого труда примениться к изменившемуся положению в том направлении, какое мы указывали в течение многих лет. Надо найти такой modus vivendi с двуединой монархией, который был бы привлекателен для Сербии».