Константин Хайт - Коммунизм перед шаббатом. Краткий путеводитель по новой нормальности

Нераспределенное вовсе не означает ничье. Любое достояние всегда кому-то принадлежит, другое дело, может ли владелец его удержать. Если нет – во многих случаях целесообразно благо изъять и передать другому владельцу.

И снова будем аккуратны – целесообразно не значит справедливо. Справедливость – штука сложная, до нее еще мотать и мотать, целесообразность, оптимальность – гораздо проще. Можем отобрать – отберем. Вопрос исключительно в том, каким образом. При капиталистическом строе – выкупим, при феодальном – изымем. Первое кажется приятнее, на деле же каждая конкретная ситуация оборачивается по-своему. Хотя бы потому, что феодализм гораздо более предсказуем: тут нужно договориться с одним начальником, а не продать себя или свой товар целым толпам разношерстных клиентов. Кроме того, подавляющему большинству из нас продавать, вообще говоря, нечего, кроме собственного времени и труда, а это мало чем отличается и от служения сюзерену, и от проституции. В общем, как всегда, при феодализме хорошо жить, если родился герцогом, при капитализме – если банкиром. Во всех остальных случаях придется жрать дерьмо и надеяться на социальные лифты.

Мы никогда не узнаем, о чем думала королева Изабелла, соглашаясь дать денег безродному капитану Колумбу. Вряд ли ее так уж не устраивала феодальная система только что отвоеванной и объединенной Испании. Но вот потянулись через Атлантику галеоны потосийского серебра, помчались в Португалию индийские и индокитайские товары, начала расти как на дрожжах масса нераспределенных благ, и европейский феодализм приказал долго жить. Напрасно Карл V носился по Европе, сращивая белыми нитками расползающуюся громаду своих владений: мир, где пушки покупают за деньги, а не деньги отбирают посредством оружия, требовал совершенно другого обращения, через недолгое время Валленштейн продемонстрирует, какого именно. И совершенно неважно, что об этом думали короли, важно лишь, сумели они воспользоваться моментом, или нет. У Генриха VIII и Елизаветы I это получилось блестяще, у Густава Адольфа – так себе, у Ришелье неплохо, хоть и поздновато, у Габсбургов совсем хреново, у турок, несмотря на их Золотой век – тоже.

Так, или иначе, два века безостановочной инъекции материальных ресурсов привели к тому, что от общества, где все блага нужно было получать высочайшей милостью, остались одни воспоминания. Причем настолько тусклые, что сын пивовара Кромвель на английском престоле уже никому не казался дикостью. Главное, чтобы пивовар был богатый.

А потом нераспределенное благо кончилось. Не то, чтобы его кто-то сожрал, сами по себе ценности никуда не делись, разве что обесценились из-за инфляции, но главное – они распределились . Разошлись по рукам, из которых выцепить их обратно стало дороже, чем не выцеплять. И капитализм кончился, начался «просвещенный» век поздних Людовиков и Екатерины II.

Тут снова нельзя не вспомнить бедного путаника Энгельса с его прямой как палка моделью развития: от первобытных племен к коммунизму. Понять старика несложно – так хочется увидеть прогресс общественных отношений, почувствовать себя более умным и продвинутым, нежели всякие там древние, стоящим ближе к совершенству, к триумфу всеобщей гармонии и порядка. Однако же теория поступательного развития ренессанс Средневековья не объясняет, причем настолько, что последователи старины Фридриха вынуждены непрерывно мухлевать, перенося границу Нового времени то к Английской революции, то к Французской в попытке объяснить, как же после полутора веков либерализации в Европе снова укоренился махровый абсолютизм. А вот так – добро закончилось. В смысле блага перераспределили.

Кстати, феодализм средневековый от феодализма нового еще как отличается. И уж тем паче отличается он от феодализма новейшего. Чем? Обществом, разумеется. Точнее, его ролью.

Ладно, хватит пока про покойников. Интервью у них один шут не возьмешь, так, что можно теперь вертеть с боку на бок, кому как удобнее. Хотя сама возможность предсказывать развитие исторического процесса на основе некоторых понятных метрик – мотивирует. Иначе чего ради мы вообще эту историю изучаем?

Поглядим в ближайшее прошлое, то, которое уже на нашей памяти. Вот, помнится, стоял себе Советский Союз. Великий, могучий, нерушимый. Стоял-стоял и скурвился. Не разлетелся с треском, как, скажем, Югославия, а сдулся, что твой воздушный шарик. Никто толком даже ахнуть не успел.