Коллектив авторов - Многосторонняя дипломатия в биполярной системе международных отношений (сборник)

Уже первая такая встреча 30 мая показала, насколько поменялись позиции сторон, коль скоро дискуссия оказалась освобожденной от пропагандистской составляющей. Западная сторона, судя по советской записи беседы, выразила явную готовность «расшнуровать» свой пакет, однако Громыко отреагировал на это довольно прохладно, заявив:

«…Наступит момент, когда можно будет обсудить такие вопросы, как, например, вопросы, касающиеся подписания декларации о неприменении силы, о создании зоны ограничения вооружений в Европе и некоторых аспектов разоружения. Это означает, что советская сторона вовсе не отказывается обменяться мнениями по этим вопросам, когда мы подойдем к их обсуждению, что, вероятно, произойдет в конце настоящего совещания. Мы всегда готовы договариваться о радикальных или частичных мерах разоружения, но не хотим здесь подробно вдаваться в обсуждение этих вопросов, поскольку это отвлекает внимание совещания от главного вопроса – мирного урегулирования с Германией» [646].

Дискуссия быстро перешла от обсуждения германского вопроса в целом (несовместимость западного и советского планов делала ее абсолютно бесперспективной) к более узкому – вопросу о Западном Берлине. Западные представители выразили готовность обсудить вопрос о подрывной деятельности антикоммунистических центров в Западном Берлине. И здесь ответ советского министра резко разошелся с обычной линией советской пропаганды:

«…Этот вопрос сам по себе не является главным. Пропагандистских и шпионских организаций может быть несколько, десять или сто, – это не основной вопрос. Конечно, мы не хотим, чтобы атмосфера в Берлине отравлялась. Однако сводить весь этот вопрос лишь к ликвидации этих организаций означает сужать до минимума стоящие перед нами задачи…» [647].

На следующей встрече, состоявшейся через день – 1 июня, со стороны Запада последовала попытка уличить Громыко в непоследовательности и даже перейти в «контрнаступление». Было заявлено, в частности:

«…Советский представитель считает вопрос о подрывной деятельности, исходящей из западного Берлина второстепенным вопросом, но… он всегда делает на нем ударение в публичных заявлениях».

На самом деле, утверждалось далее, «Восточный Берлин является самым крупным центром подрывной и шпионской деятельности» [648].

В ответ советский министр иностранных дел подтвердил свою позицию, несколько конкретизировав ее:

«Можно было бы договориться, чтобы обе стороны, т. е. Западный Берлин и то, что западные державы называют Восточным Берлином, взяли на себя определенные обязательства не предпринимать действий, которые мешали бы хорошим отношениям, увеличивали бы напряженность между Западным Берлином и остальной частью города и тем самым мешали бы нашим отношениям. Однако это не главный вопрос и даже не один из главных вопросов. Трудно сказать, на какое место его поставить – на четвертое место, пятое или шестое по значению, но во всяком случае это не один из главных вопросов… Главным вопросом является факт наличия войск западных держав в Западном Берлине и существование там оккупационного режима» [649].

Как расценить этот поворот в тактике советской дипломатии? Думается, что в какой-то мере он был вызван некоторыми пропагандистски эффективными акциями Запада – кампанией по поводу шпионажа со стороны ГДР вкупе с роспуском отдельных особенно беспардонно действовавших с территории Западного Берлина антикоммунистических организаций типа «Группы борьбы против бесчеловечности» [650]. Но у советской стороны имелся, видимо, и другой мотив – «повысить ставки» в переговорном процессе, расширить каталог требований к западной стороне, используя явную слабость ее правовых позиций в западноберлинском вопросе и наличие сильной оппозиции официальному курсу, особенно в США, где лидеры демократов М. Мэнсфилд и У. Фулбрайт активно выступали за соглашение с СССР.

Вместе с тем, Громыко занял весьма гибкую позицию. На встрече 3 июня он выразил готовность участвовать в «системе гарантий» свободного доступа в Западный Берлин, на встрече 6 июня дал утвердительный ответ на вопрос Ллойда, будет ли эта система действовать «независимо от мирного договора», и вообще избрал примирительный тон в своих выступлениях и репликах. Эта тактика принесла определенные плоды. 8 июня делегации западных держав огласили «конфиденциальный документ», где говорилось о том, что западные гарнизоны не будут увеличиваться по сравнению с имеющейся численностью (11 тысяч военнослужащих), что к контролю путей доступа в Западный Берлин может быть допущен «немецкий персонал» (т. е. власти ГДР), что четыре державы должны принять меры к недопущению подрывной деятельности в Берлине. Представляя это документ, С. Ллойд заявил, что «западные державы сделали серьезные усилия пойти навстречу советской позиции». Почти буквально эти слова повторяются и в упоминавшейся западногерманской справке о Женевской конференции. Оценку эту следует считать, мягко говоря, преувеличенной. Что касается «подрывной деятельности», то речь шла о Берлине в целом, то есть фактически объектом контроля четырех держав становился бы не только Западный, но и Восточный Берлин. Власти ГДР и без того осуществляли фактический контроль на коммуникациях между Берлином и ФРГ, так что ничего существенно нового западный документ не вносил. Что касается вопроса о численности оккупационных войск в Западном Берлине, можно привести короткую выдержку из записи заседания 8 июня: